Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Пробежали для нас в тяжком напряжении три месяца первоначальной подготовки. Из отдельных групп нас свели во взводы и полуроты; нашколили и в этом строе, а затем был назначен день приведения нас к присяге Царю и Отечеству.

Эта церемония состоялась очень торжественно в актовом двухсветном зале училища, украшенном саженными портретами императоров, шефа нашего училища, знаменитых полководцев и мраморными досками с именами и фамилиями георгиевских кавалеров. После короткого молебствия о. Середонин сказал нам простую, но умную речь о наших предстоящих обязанностях по присяге, о великом ее значении и святости. За ним, повторяя слово за словом, мы и дали наше клятвенное обещание «служить законному Царю и своему Отечеству даже до самой смерти». Говорили, конечно, и с большим пафосом, нам речи и все старшие начальники, но лучше, проще и сердечнее нашего священника не сказали. В казенном пафосе начальнических речей чувствовалась большая искусственность. После описанной церемонии нам объявили, что с этой минуты мы состоим на обязательной военной государственной службе и считаемся юнкерами рядового звания.

Всю нашу одежду теперь составили мундир из черного гвардейского сукна и шинель армейского покроя из серого солдатского грубого, но плотного сукна. Головной убор – суконная черная кепи с султаном в парадных случаях. В строй мы выходили с винтовками и всегда примкнутыми штыками; вне строя – с черным лакированным поясом и коротким на нем широким мечом, называемым в просторечии тесаком.

Мы уже вполне хорошо усвоили себе все правила и приемы отдания чести с оружием и без оного, а также правила ношения одежды во всякую погоду в разное время года. Теперь уже нас назначали на дневальства внутри помещений, на дежурства по кухне и даже в караул на ответственные посты. Словом, мы стали заправскими солдатами. Вот теперь только нам разрешили было по праздникам уходить в город или в отпуск, строго указав адрес лица, к которому идем с обязательством вернуться к 8 ч. вечера, т. е. до вечерней поверки наличного состава училища дежурным офицером.

За этот подготовительный период я усердно изучал все преподаваемые познания и стал считаться хорошим строевиком и одним из успевающих учеников. Единственно, что меня тяжко огорчило в первые три месяца, это неизвестное последствие товарищеской пирушки в Киеве с ее мужскими похождениями: пришлось сряду больше двух-трех недель пролежать в училищном лазарете в компании таких же «пижонов», каким оказался и я.

К моему изумлению, здесь такое заболевание считалось таким обыкновенным явлением, а медицинское начальство так ко мне просто и заботливо отнеслось, что и до сих пор я с сердечной благодарностью вспоминаю училищный лазарет и стоявших во главе его умных и добросовестных врачей. Много раз потом прибегал я к советам врачей-специалистов, справляясь о последствиях своего заболевания и о состоянии своего здоровья, получая от них правильные указания и успокоительные заявления. Но этот случай был для меня тяжким потрясением, уроком и укором моей совести. Заболевание не отразилось на работе подготовительного периода: я быстро нагнал все пропущенное и с полным усердием продолжал все свои занятия.

За это время я, конечно, переписывался с родными и братом Колей. Навещал меня из артиллерийского училища и брат Миша, который готовился с ускоренным выпуском выйти в офицеры на Балканский театр войны.

Однажды я получил от сестры Кати письмо, в котором она сообщала подробный адрес друзей брата Саши и просила их разыскать, так как, вероятно, они что-либо о нем знают. В ближайший праздник я, получив отпуск в город, пошел отыскивать семью Алексея Семеновича Адикаевского. Не без труда мне это удалось, так как столицы я совершенно еще не знал. Семью друзей Саши составляли муж и жена, Софья Любимовна; бездетные, еще молодые люди. Жили они далеко от нашего училища (на Коломенской улице) в очень уютной квартирке со своей старинной кухаркой Катей. Это были верные друзья Саши и приняли меня сразу, как родного сына. От них я узнал, что Саша видит в «Доме предварительного заключения» в числе 193 душ обоего пола, арестованных в разных местах, но по одному и тому же делу. Сообщали также, что к обвиняемым допускают раз в неделю на свидание только самых близких родных и по одному. По их мнению, я мог бы получить право на это свидание. Арестованным через их родственников устраивались передача съестных продуктов и одежды, но лишь с разрешения прокурора и жандармского надзора.