Эолова Арфа

— Простите, Владимир Алексеевич, я вас не перебивал. Мистическая экзальтация людей девятнадцатого века хорошо известна, и Маргарита была ей подвержена. То, что я не показал ее монахиней, так в противном случае это была бы уж и впрямь агитация. Религиозная. Что еще там?.. К Финляндии в целом у меня дружеское отношение, просто мой дядька там воевал. Строчка из песни... Должно же быть хоть что-нибудь смешное даже в таком трагическом фильме. У вас одни сведения, а у меня другие, я вам предоставлю письменные свидетельства о том, что в Спасо-Бородинском монастыре выпекали хлеб по рецептуре Маргариты Тучковой, полностью аналогичный нынешнему бородинскому. А в отношении всяких религиозных намеков... Вот вы, Владимир Алексеевич, сами в течение своей речи несколько раз сказали: «Слава Богу». Это как понимать? Как восхваление верховного божества?

— Я?! — вскинул брови Людоедов и вдруг почему-то заволновался. — Этого быть не может. Я, слава Богу, таких слов в своем лексиконе не использую.

Тут уж все дружно рассмеялись, главный обвинитель покраснел, спохватившись, что ляпнул смешное и глупое, и обстановка несколько разрядилась. После такой бомбежки со стороны высокопоставленного чиновника члены худсовета поняли, что если полностью поддержать, то вернутся те времена, когда гвоздили за все подряд и во всем видели идеологическую диверсию. А потому старались не столько критиковать фильм, сколько защищать его. Конечно не все, а которые посмелее — и Агранович, и Столпер, и Мачарет, и Герасимов, и даже Пырьев.

В итоге Незримову было предложено взять в руки ножницы и вырезать некоторое количество кадров, а следующий худсовет по фильму назначили на середину октября. Его робкий возглас о том, что юбилей Бородинской битвы к тому времени уже пройдет, получил звонкую пощечину от Пырьева:

— Ничего страшного, у нас снова на экранах идет фильм Видора, и все довольны, собирает кассу. И «Гусарская баллада» скоро выйдет на экраны.

— Упырьев! Упырьев! — скрежетал зубами Незримов, вырезая все кадры, где есть иконы, где люди крестятся, с болью в сердце — где лепестки роз летят на беломраморный крест, даже где звучит слово «Финляндия», с которой вместе не так давно Птушко снял фильм «Сампо» по карело-финскому эпосу.

Торжества на Бородинском поле назначили не на 8 сентября, а почему-то на 18 октября, и Эол писал заявления, умолял перенести худсовет хотя бы на начало октября, чтобы можно было устроить премьерный показ там, на Бородинском поле, и это было бы так красиво, но его просьбы растворялись в небытие, как вырезанные кадры.

За время, прошедшее после выхода «Не ждали», советское кино пополнилось многими выдающимися лентами: выплыли на экраны «Алые паруса» Птушко, «Евдокия» Лиозновой, «Друг мой Колька» Митты и Салтыкова, «Чистое небо» Чухрая, «Полосатый рейс» Фетина, «Мир входящему» Алова и Наумова, «Человек-амфибия» Чеботарёва и Казанского, «За двумя зайцами» Иванова, «Пёс Барбос» и «Самогонщики» Гайдая, «Карьера Димы Горина» Довлатяна и Мирского. В марте 1962 года, покуда на «Мосфильме» шли павильонные съемки «Бородинского хлеба», состоялись премьеры «Девяти дней одного года» Ромма, «Девчат» Чулюкина, «Когда деревья были большими» Кулиджанова, и у всех фурор, бешеный успех, касса. Мог ли Эол представить себе десять лет назад, что Лёвка Кулиджанов прославится больше его? А у Лёвки уже шесть фильмов, из них три с огромным успехом.

Другой его однокурсник — Рыбников стал вообще всенародным кумиром после «Весны на Заречной улице», «Высоты», «Девушки без адреса» и окончательно увенчан славой после «Девчат». Популярность Ларионовой отошла в тень мужа. Всех восхищал рассказ о том, как во время съемок «Девчат» на сильном морозе Коля должен был есть суп, и у него ложка примерзла к языку и губам, а он ничего, потребовал продолжить съемку. Сняли, он в сторонку отвернулся и выплюнул на снег целую лужу крови. В ожидании своего звездного часа оставалось только завидовать славе однокурсников.

На Большом Каретном Эол появился весной лишь однажды, без Сильвии, которой не хотелось больше вращаться среди людей, более успешных, чем ее муж, а главное, лень снова садиться на длительную диету. В квартире Кочаряна и Крижевской сверкал Володя Высоцкий, по окончании школы-студии МХАТ он играл в театре имени Пушкина, стал сочинять песни, вовсю снимался, хотя и в эпизодах, но нарасхват.

— А для меня там нет роли? — спросил он Эола.

— Прости, Володя, все уже распределены.

— Понятно, высокие красавцы. А я тут прочитал, что на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков были самые низкорослые люди в Европе и в России. И на Бородинском поле дрались не великаны. Да, вот и к Тарковскому меня худсовет не подпустил.

Тарковский тогда закончил съемки своего первого большого фильма «Иваново детство» по рассказу Владимира Богомолова и действительно собирался снимать там Володю в роли Холина, а худсовет забраковал, утвердил Валентина Зубкова. Своим произведением стиляга страшно гордился:

— Увидите, получу если не Оскара, то «Золотого льва» точно.