Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Последки дворов были одним из вероятных источников опасности, грозившей дворам со взрослыми незамужними женщинами: большинство из них никак не могли сами себя содержать и, должно быть, ложились дополнительным бременем на дворы, которые давали им приют или кормили их. Существующие противящиеся браку дворы были наиболее расположены давать пищу и кров беженцам из разорившихся избегавших брака дворов; таков был обычай среди спасовцев в приходе с. Купля. Поскольку приют можно было найти у гораздо менее многочисленных, чем поголовно брачащиеся, избегающих брака дворах, беженцы из разорившихся сопротивлявшихся браку дворов низшей категории, по всей вероятности, просачивались вверх и, в свою очередь, тянули предоставившие им убежище третьеклассные дворы к нищете и конечному разрушению. А затем новая толпа уцелевших, должно быть, искала убежища наверху. Единственным прямым свидетельством, поддерживающим этот вывод, является замечание Аверкиева о том, что «ничего неимеющие» шатались по деревням — шатались, конечно же, в поисках хотя бы временного приюта в дееспособных дворах. Последки дворов-призраков, в основном состоявшие лишь из одного или двух членов, нашли себе, надо думать, постоянный приют.

Однако постепенный каскад оставшихся в живых горемык через отрицавшие брак дворы необязательно должен быть единственным объяснением необычайно повышенной доли нищеты и убыли среди них. Средний размер по семи противившимся браку дворам в аверкиевской третьей, еле сводящей концы с концами категории был выше общего среднего показателя 6,28, но если отставить в сторону взрослых незамужних женщин (в двух дворах их было в каждом по две), средний размер двора снижается до 4,86 (при условии, что к ним не прибились беженцы из вымерших дворов). Три избегавших брака двора, кроме взрослых незамужних женщин, содержали только по два члена, достигших по крайней мере 25 лет: муж и жена, 61 и 58 лет в 1834 г., незамужняя дочь, 27 лет, и холостой сын, 22 лет; муж и жена, 54 и 50 лет, с незамужними дочерями, 25 и 29 лет; супруги, 46 и 48 лет, мужнина сестра — старая дева, 31 года, дочь, 25 лет, и холостой сын, 21 года. Остальная четверка не расположенных к браку дворов третьего класса, у которых, по аверкиевскому определению, не было «больших нужд», могла просто по случайности свалиться с этой скользкой ступеньки, но первые три были практически обречены впасть в нищету: один или оба родителя во всех трех вскоре бы, вероятно, умерли, в одном случае оставляя кое-как перебиваться двух старых дев, в других двух случаях — по одному неженатому парню; то, что они еще не женились, несмотря на очевидную острую необходимость, предполагает, что один или оба из них не хотели или не могли вступить в брак. Во втором классе аналогично были дворы-кандидаты — во всяком случае, исходя из демографических показателей — на переход в третий класс или ниже; но у них, разумеется, имелись дополнительные ресурсы сверх рабочей силы. Дворы, у которых труд был единственным источником дохода, в том числе почти все дворы третьего класса, были не способны обезопасить себя от соскальзывания в нищету, если их состав сокращался до незамужних женщин и неженатого молодого мужчины, вне зависимости от того, женился он позже или нет. Здоровые вдовы и старые девы могли вносить свою долю в заработки двора, но не могли зимой валить деревья или извлекать из них деготь и смолу. Им также не под силу было успешно обрабатывать скудную местную почву. У оставшегося одиноким молодого мужика зачастую, вероятно, не было выбора, кроме как вымучивать средства к существованию из неподатливой земли вместо того, чтобы зарабатывать деньги на лесосплаве или на других не сельскохозяйственных промыслах[560]

. И это был самый благоприятный, а не наиболее вероятный исход. Если такой двор принимал на содержание вдову или старую деву из беженцев, а зимняя работа в лесу уже подорвала здоровье парня, перспективы были весьма мрачными.