Эпизоды 1940-1944

В Нанси мы прибыли в пятницу, 18 августа, около 15 часов. Я добился разрешения пройти в префектуру, чтобы узнать новости. В префектуре я застал Лаваля, Габольда, Бишелона, Мариона, Мате и немецкого советника фон Гофмана. Лаваль зачитал в моем присутствии три письма: первое – от немецкого посла, предлагающего правительству эвакуироваться; второе – от правительства с сообщением об отказе от эвакуации по решению совета министров; третье – от Абетца с категорическим требованием выполнить приказ. Правительство, по имеющимся сведениям, покинуло Париж около часу ночи; Бринон, Дэа и Боннар сбежали, а Катала и Грассэ не поехали вместе с другими министрами. Лаваль попросил префекта Бельфора принять его. Ходили слухи о том, что маршал Петэн покинул Виши. Как мне показалось, положение было чрезвычайно запутанным.

Спустя несколько дней я был передан в руки четырех гестаповцев и отвезен в Германию. С тех пор мне пришлось услышать множество нечестных предложений. Ко мне много раз и тщетно обращались с различными просьбами в обмен на обещания. Меня всегда поражала в немцах их жестокость, но еще больше – их пристрастие к обману и надувательству. Приведу один только пример: в протоколах Нюрнбергского процесса (том XI, стр. 348) я прочел показания Кальтенбруннера, которого, по некоторым данным, в феврале 1945 года[9]

допрашивали, желая выяснить, предполагалось ли отдать приказ о расстреле некоторых лиц, интернированных в районе Берлина. Кальтенбруннера спросили, что он имеет в виду под «специальным обращением» применительно к этим лицам. Вот что он ответил прокурору:

– Знаете ли Вы, что такое Вальзертраум в Вальзертале или Винцерштубе в Годесберге и о том, какое они имеют отношение к тому, что вы называете «Sonderbehand-lung»? [10]

Вальзертраум – это самый элегантный и самый аристократический горный отель во всей Германии. А Винцерштубе в Годесберге – это хорошо известный отель, где проводились многочисленные международные конференции.

В этих отелях были размещены такие видные деятели, как Понсэ, Эррио и другие. Они получали тройной рацион по сравнению с нормальным рационом дипломата, то есть в девять раз больше, чем немец во время войны. Каждый день им выдавалась бутылка шампанского, они свободно переписывались со своими семьями, могли получать посылки от семей, оставшихся во Франции. Этих интернированных часто навещали и спрашивали о всех их желаниях. Вот что мы называем «специальным обращением».

Однако я никогда не жил ни в одном из отелей, о которых говорил Кальтенбруннер, и вообще я не жил в каком-либо отеле. Рацион мой был самый простой (подчас он состоял только из одного супа). Мне никогда не предлагали ни одной бутылки шампанского (от которого я, впрочем, отказался бы). Я не получал ни известий, ни тем более каких-либо посылок от семьи: Посещать меня было запрещено. Каждое слово Кальтенбруннера о моем пребывании в Германии – это сплошная ложь.