Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого

Это значит, что в 1016 г. Византия отводила Сфенгу роль суверенного «архонта Росии» и законного правопреемника предыдущих великих русских князей — субъектов двухсторонних договоров между обеими странами. Тогда уже ничто не мешает заключить, что монеты «Петроса» принадлежат Сфенгу. То обстоятельство, что он вступил на киевский стол под своим церковным именем, хотя и противоречит отмеченной выше древнерусской традиции использования князьями своего мирского имени в качестве официального, но может считаться вполне естественным для лица, проведшего большую часть жизни в «русской» Таврике, где влияние византийского христианства на повседневный обиход «варваров» было несравненно сильнее. Например, известно, что тмутороканский князь Мстислав первым из русских князей нарек своего сына уже только одним христианским именем — Евстафий. На личной печати крымского противника Сфенга — «хазарского царя», а судя по фамилии, этнического болгарина (тюрка, может быть, из черных булгар) — тоже выбито одно его христианское имя: «Георгий Цуло»^{212}.

Реконструкция событий 1015—1016 гг.

Остается связать воедино данные, полученные в ходе проделанного выше анализа, чтобы восстановить хотя бы в общих чертах политическую суть событий 1015—1016 гг.

Объявив Бориса своим наследником, в обход существовавшей традиции передачи власти в порядке родового старшинства, Владимир столкнулся с тайной и явной оппозицией своих старших сыновей. Против ослушников отцовской воли были приняты самые крутые меры: Святополк был брошен в темницу, а на подавление мятежа Ярослава, который своим отказом выплачивать урочную дань Киеву фактически провозгласил полную независимость новгородского княжения, Владимир готовился послать целое войско, может быть во главе с тем же Борисом. Внезапная болезнь, уложившая Владимира в постель, заставила его отложить поход, а смерть князя, случившаяся 15 июля 1015 г., окончательно избавила Ярослава от неминуемого возмездия.

В этой обстановке и произошел раздел «наследства» Владимира между двумя его сыновьями, о котором пишет Титмар. Борис сел на киевском столе, Ярослав остался княжить в Новгороде. Раздел этот не был следствием полюбовной сделки братьев, а лишь закреплял политическую ситуацию, сложившуюся в последний год жизни Владимира, когда Ярослав вывел Новгород из подчинения киевскому князю. Не получивший своей доли Святополк «ускользнул» из тюрьмы и бежал в Польшу. Как повели себя остальные Владимировичи, можно говорить только предположительно. Глеб, должно быть, подчинился своему старшему брату Борису. Судислав, по-видимому, признал старшинство Ярослава и получил княжение в Пскове. Внук Владимира Брячислав Изяславич обособился в своем полоцком уделе. Для него путь к киевскому столу был закрыт навеки, потому что его родитель, князь Изяслав Владимирович, умер еще при жизни Владимира, так и не успев стать «отцом» (старшиною рода) для своих братьев. Дети таких преждевременно умерших князей причислялись к категории изгоев и считались по родовому счету пожизненными «внуками» (то есть собственно «юнуками», младшими), навсегда исключенными из старшинства. Они получали в наследственное владение отчину

— достояние своего отца, теряя вместе с тем право продвигаться естественным путем к родовому старшинству и великому княжению^{213}.

Что до Мстислава, то источники вовсе не находят ему места в событиях 1015—1016 гг. Гипотеза о том, что его отцом был Сфенг, удовлетворительно объясняет это обстоятельство — черед Мстислава заявить о своих претензиях на киевский стол просто еще не настал.

Схватка Бориса с Ярославом за первенство, вероятно, стояла на повестке дня. Маховик войны был запущен еще в 1014 г. («хотящю Володимеру ити на Ярослава»), и летом 1015 г. оба противника, вероятно, располагали снаряженным и готовым к выступлению войском. Но обстановка менялась стремительно. Ярослав в одночасье потерял свою «варяжскую» дружину, перебитую восставшими новгородцами. Борис же, вместо похода на север, был вынужден обратиться лицом к югу, откуда возникла непредвиденная угроза. Против него поднялся родной дядя, тмутороканский князь Сфенг, который предъявил свои права на киевский стол.

Борис был повержен не позже осени 1015 г. (отсутствие древнерусских монет с его именем служит еще одним доказательством краткости его правления). Прояснить обстоятельства гибели Бориса и Глеба, по всей видимости, вряд ли когда-нибудь удастся. Они могли пасть в бою или стать жертвой подосланных убийц; а если довериться известию «Сказания о Борисе и Глебе», что при вскрытии гроба с мощами братьев на их телах не было обнаружено ран, то нельзя исключить версию отравления.