Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

В связи с этим ужасающим эпизодом необходимо сказать следующее. Представители левого крыла испанских революционеров, убежденные антиклерикалы, и в том числе анархисты, известные своей ненавистью к церкви, осудили его. Но те, кто производил эту расправу, как и многие ее свидетели, увидели в ней подлинный смысл революции – коренное изменение порядков общества и его ценностей, и не на один краткий символический миг, а навсегда (Delgado, 1992, р. 52–53). Лидеры могли сколько угодно утверждать, что главными врагами являются капиталисты, а не священники, но массы в глубине души считали иначе. (Вопрос о том, были бы народные массы настроены столь же воинственно по отношению к духовному сословию в менее мачистском обществе, чем иберийское, может показаться чисто умозрительным. Однако серьезные исследования на тему отношения женщин к подобным событиям могли бы несколько прояснить его.)

Впрочем, разновидность революции, при которой политический порядок и власть внезапно испаряются, а мужчины и женщины (насколько последним это разрешено) остаются на улице и вольны действовать по своему усмотрению, оказалась редкой в двадцатом столетии. Даже наиболее близкий нам по времени пример внезапного крушения существующего строя – Иранская революция 1979 года – отнюдь не была стихийной, несмотря на необычайно единодушные выступления народных масс Тегерана против шаха, большинство из которых были спонтанными. Благодаря структуре иранского клерикализма новый режим был заложен в обломках старого, хотя и не сразу приобрел четкие формы (см. главу 15).

В действительности типичная поcлеоктябрьская революция “короткого двадцатого века” (мы не учитываем здесь локальные волнения) или была инициирована государственным переворотом (как правило, военным) и захватом столицы, или являлась следствием продолжительного вооруженного противостояния (как правило, в сельских районах). Поскольку младших офицеров радикальных или левых взглядов было достаточно много в бедных, отсталых странах, где военная жизнь обеспечивала перспективы успешной карьеры для способных и образованных молодых людей, не имеющих семейных связей и средств, подобные перевороты являлись типичными для таких государств, как Египет (выступление “свободных офицеров” в 1952 году), Ирак (революция 1958 года), Сирия (несколько переворотов, начиная с 1950‐х годов) и Ливия (свержение монархии в 1969 году). Военные являются неотъемлемой частью революционной истории Латинской Америки, хотя там они редко брали в свои руки государственную власть, защищая откровенно левые идеи. С другой стороны, к удивлению большинства наблюдателей, в 1974 году именно военный путч, совершенный молодыми офицерами, которых разочаровали и радикализовали долгие оборонительные колониальные войны, опрокинул самый старый диктаторский режим в мире (“революция красных гвоздик” в Португалии). Однако их союз с сильной коммунистической партией, вышедшей из подполья, и различными радикальными марксистскими группами просуществовал недолго, к облегчению Европейского сообщества, в которое Португалия вскоре вступила.

Социальная структура, идеологические традиции и политические функции вооруженных сил в развитых странах заставляли военных, интересовавшихся политикой, выбирать правые партии. Перевороты в союзе с коммунистами или даже с социалистами были не в их интересах. Правда, в освободительных движениях во французской колониальной империи бывшие солдаты подготовленных Францией в своих колониях туземных войск (гораздо реже – офицеры) сыграли заметную роль, особенно в Алжире. Их опыт, полученный во время Второй мировой войны и после нее, был в основном негативным, и не только по причинам традиционной дискриминации, но также потому, что выходцев из колоний, составлявших большую часть солдат “Свободной Франции” генерала де Голля, как и участников Сопротивления преимущественно нефранцузского проиcхождения, затем быстро отодвигали на вторые роли.

Среди солдат армии “Свободной Франции” на официальных парадах победы после освобождения было гораздо больше белых, чем среди тех, кто в действительности заслужил славу, сражаясь в рядах Сопротивления. Тем не менее в целом колониальные армии имперских держав, даже когда ими командовали военачальники из местных, оставались лояльными, или, вернее, аполитичными, даже с учетом пятидесяти тысяч индийских солдат, служивших в “индийской национальной армии” под руководством японцев (Echenberg, 1992, р. 141–145; Barghava and Singh Gill, 1988, p. 10; Sareen, 1988, p. 20–21).

VI