Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Путь к революции через долгую партизанскую войну был открыт довольно поздно, лишь в двадцатом веке; возможно, это произошло потому, что такие методы борьбы, осуществляемые в основном в сельских регионах, исторически ассоциировались с устаревшими идеологиями, которые скептически настроенные городские наблюдатели легко путали с консерватизмом или даже с реакцией и контрреволюцией. В конце концов, партизанские войны времен Французской революции и Наполеона неизменно были направлены против

Франции и никогда в поддержку этой страны или ее революции. Само слово “герилья” (guerrilla

) вошло в марксистский словарь только после Кубинской революции 1959 года. Большевики, которые во время гражданской войны вели регулярные боевые действия наряду с нерегулярными, использовали термин “партизан”, ставший общепринятым во время Второй мировой войны благодаря движению Сопротивления, поддерживаемому Советами. Оглядываясь в прошлое, удивляешься, почему действия партизан не сыграли почти никакой роли во время Гражданской войны в Испании, хотя там должно было быть достаточно возможностей для их деятельности в республиканских районах, оккупированных силами Франко. Коммунисты стали организовывать довольно значительные партизанские центры после Второй мировой войны. Ранее в багаже творцов революций такого средства просто не имелось.

Исключением стал Китай, где эту новую стратегию начали применять некоторые (но не все) коммунистические лидеры после того, как Гоминьдан в 1927 году под руководством Чан Кайши выступил против своих бывших коммунистических союзников, а коммунистические восстания в крупных городах потерпели сокрушительное поражение (как произошло в Кантоне в 1927 году). Мао Цзэдун, главный сторонник новой стратегии, которая в конце концов сделала его лидером коммунистического Китая, не только исходил из того, что после пятнадцати лет революции обширные регионы Китая оказались неподконтрольны центральной власти, но и, как преданный почитатель “Речных заводей”, великого классического романа китайского социал-бандитизма, видел в партизанской тактике традиционную для его страны форму социальной борьбы. Каждый получивший классическое образование китаец, без сомнения, заметил бы сходство между созданными Мао в 1927 году в горах тремя первыми партизанскими зонами и горной крепостью героев “Речных заводей”, подражать которым молодой Мао призывал своих сокурсников еще в 1917 году (Schram, 1966, р. 43–44).

Однако стратегия Китая, какой бы героической и вдохновляющей она ни была, казалась неподходящей для стран, где были налажены современные внутренние коммуникации, а правительства имели обыкновение управлять всей территорией, как бы это ни было далеко и физически трудно. Между прочим, вначале методы Мао не были особенно успешны и в самом Китае, где националистическое правительство, осуществив несколько военных кампаний, в 1934 году вынудило коммунистов оставить созданные ими свободные советские территории в главных регионах страны и отступить в ходе легендарного Великого похода в отдаленный малонаселенный пограничный регион на северо-западе.

После того как бразильские мятежные лейтенанты, последователи Луиса Карлоса Престеса, в конце 1920‐х годов вышли из леса и начали строить коммунизм, больше ни одно значительное левое движение в мире не пошло по партизанскому пути. Исключением стала борьба генерала Сесара Аугусто Сандино против американской морской пехоты в Никарагуа (1927–1933), пятьдесят лет спустя вдохновившая сандинистскую революцию. (До сих пор непонятно, зачем Коминтерн пытался представить партизаном Лампьяу, знаменитого бразильского разбойника и героя тысячи дешевых изданий.) Даже Мао стал путеводной звездой революционеров лишь после Кубинской революции.