Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

На этом сочетании консервативных ценностей с методами уличной демократии и идеологией иррациональной жестокости нового типа, по существу сконцентрированном в национализме, следует остановиться подробнее. Подобные нетрадиционные движения радикальных правых возникли в нескольких европейских странах в конце девятнадцатого века как реакция, с одной стороны, на либерализм (т. е. преобразование общества капиталистическим путем) и рост социалистических рабочих движений, а с другой стороны – на поток иностранцев, растекшийся по всему свету в результате самой масштабной миграции населения в истории человечества. Мужчины и женщины мигрировали не только через океаны и границы между государствами, но также из деревни в город и из одной области своей страны в другую; иными словами, попадали из родного дома в чужую землю, а если взглянуть под другим углом – оказывались чужаками в чьем‐то родном доме. Почти пятнадцать из каждых ста поляков навсегда покинули свою страну, а еще четверть миллиона уезжали в качестве сезонных мигрантов (главным образом – чтобы пополнить ряды рабочего класса принимавших их стран). Предвосхищая события конца двадцатого века, конец девятнадцатого проложил путь массовой ксенофобии, проявлением которой и стал расизм – защита чистоты нации против ее загрязнения или даже порабощения вторгшимися ордами людей “низшей” расы. Его можно заметить не только в боязни притока польских эмигрантов, толкнувшей великого немецкого либерального социолога Макса Вебера к временной поддержке Пангерманского союза, но во все более истерической кампании против массовой иммиграции, развернувшейся в США, из‐за которой во время Первой мировой войны и даже после ее окончания страна статуи Свободы закрыла свои границы для тех, кого эта статуя была призвана приветствовать.

Объединяло эти движения чувство злобы и обиды, испытываемое простыми людьми в обществе, где они находились между молотом большого бизнеса и наковальней набиравших силу рабочих движений. Теперь они были лишены того достойного положения, которое занимали при прежнем общественном устройстве, и социального статуса в быстро меняющемся обществе, на который, по их мнению, имели право претендовать. Одним из типичных проявлений этих чувств стал антисемитизм, стимулировавший возникновение в некоторых странах в последней четверти девятнадцатого века специфических политических движений, в основе которых лежала ненависть к евреям. Евреи жили почти во всех странах земного шара и могли вполне стать символом всего самого ненавистного в этом полном несправедливостей мире, где благодаря распространению идей Просвещения и французской революции они получили все права и возможности. Они стали олицетворением ненавистных капиталистов/финансистов; революционных агитаторов; разрушительного влияния “безродных интеллектуалов” и новых средств массовой информации; конкуренции – какой она могла быть, кроме как “недобросовестной”? – благодаря которой евреи получали самые лучшие места в профессиях, требовавших образования; а также олицетворением иностранцев и чужаков как таковых, не говоря уже об укоренившейся вере старорежимных христиан в то, что именно они распяли Иисуса Христа.