Читаем Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера полностью

В глазах многих медиков Первая мировая война хотя и была поражением Германии, однако принесла победу над травматическим неврозом. Тем не менее только в 1926 году ИСС вынесла принципиальное решение, исключавшее обязательные выплаты после несчастных случаев, если «неспособность пострадавшего к труду основана только на его представлении о том, что он болен». Этому решению предшествовали бурные бои и битвы против «рентного невроза» и «истерии вследствие несчастного случая». Теперь против травматического невроза можно было пустить в ход даже психоанализ. Однако вопрос о том, можно ли отождествлять неявное и недоказуемое расстройство нервной системы с отсутствием всякого нарушения, остался открытым (см. примеч. 137).

Каков же сухой остаток этой дискуссии? Крепелин цитирует некоего специалиста, который в пяти тысячах несчастных случаев выявил всего 0,7 % случаев травматического невроза, еще один автор приводит цифры 0,9 % из 1370. Получается, что весь шум был поднят впустую и представлял собой театрализованную попытку медиков показать характер и вызвать недоверие к социальному законодательству. Но если даже суммы выплаченных пенсий и компенсаций были невысоки, поток исков создавал массу работы арбитражным судам, и при изучении документов клиник очевидно, что и врачам они доставляли множество хлопот (см. примеч. 138). Отраслевые страховые ассоциации направляли жалобщиков на экспертизу ко все новым и новым врачам. Сама процедура создавала между врачом и пациентом атмосферу недоверия и была мучительной для обеих сторон.

Лишь на одну отрасль «травматический невроз», вероятно, лег серьезным финансовым грузом – на железную дорогу. Это не удивительно, ведь шоковый эффект железнодорожных катастроф стоял у истоков самого этого понятия. Исследование, проведенное на семинаре по социальной медицине Боннского университета, показало, что в 1911 году из 195 человек, пострадавших на участке Эльберфельд местной железной дороги, не менее 89, т. е. 46 %, имели «проблемы с нервами». И хотя противники травматического невроза делали акцент на симулянтах из рабочего класса, история железной дороги рисует иную картину. Самые громкие случаи, когда жалобщики требовали аномальные суммы компенсации, опираясь на сомнительное медицинское заключение, обнаруживаются в высших слоях общества. Эти люди могли позволить себе хорошего адвоката, способного произвести впечатление на судью и отстоять высокие требования. Доказательством служит дело 40-летнего торговца, который в 1907 году попал в железнодорожную катастрофу, никаких явных телесных повреждений не получил, однако был шокирован видом обезглавленного трупа. Хотя его нервная система, по замечанию эксперта, «вследствие спекулятивных сделок еще до катастрофы демонстрировала признаки возбудимой слабости», в качестве компенсации ему назначили невероятную по тем временам сумму 140 тысяч марок. Если бы за этим случаем последовали другие, то страховые компании и вправду имели бы повод для паники. В ином случае застрахованный на крупную сумму директор фабрики, путешествуя в спальном вагоне скорого поезда, перенес катастрофу «без телесных повреждений, но с изрядным испугом». «Двенадцать врачей, известнейшие немецкие и австрийские специалисты в области неврологии, единогласно признали его физически и духовно совершенно сломленным человеком», в результате чего он в то время, когда средняя заработная плата в Германии составляла 750 марок в год, получил компенсацию в общей сумме 485 277 марок. Недаром главный врач берлинского Красного креста и доверенный врач Отраслевого страхового общества железа и стали утверждал, что материальные Begehrungsvorstellungen – это не особая черта рабочих и что «у среднего класса и более высоких слоев общества» такие явления выражены еще интенсивнее. Он напомнил о том, что в высших слоях общества врачи сильнее зависели от пациентов (см. примеч. 139). На этом фоне выступления медиков против стремления рабочих к получению пенсий выглядят отвлекающим маневром, чтобы скрыть те постыдные экспертизы, которые они любезно писали для платежеспособных пациентов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука