Эпоха пепла

Счастлив тот, кто не ведает грядущего. Полотно времени недаром слишком плотное для простого мага, и зазря рождались те, кто мог видеть сквозь вехи лет. Мать Тео верила, что может перекроить судьбу сына так, словно она ткала ее. Не она первая, не она последняя, кто совершал подобную ошибку. Ее сила не приносила ни пользы, ни покоя, только бередила душу, лишая тело сна, а разум спокойствия. Тео помнил, как мать до последнего твердила ему держаться подальше от столицы; заходилась в кашле, а потом молила забыть о водном даре и обходить стороной каждого, кто держал в руках огонь. Он больше не верил в бредни, сказанные в горячке, как и не верил в силы лекаря, безвольно опустившего руки. Болезнь съела жизнь матери раньше, чем ему исполнилось десять. Тео остался один, без кровных родственников, которые могли оградить его от мира вне Солнечных холмов хотя бы на время.

Тетка Марли оказалась единственной опорой, которая не обрушилась в беде. Она заменила Тео мать и отца, отгоняя от ребенка любого, кто хотел в обмен на кров и хлеб лишить мальчика будущего. В их деревне водный маг так и остался бы поливать огороды за пару монет, но Марли не хотела губить его талант. Она в открытую заявила, что отправит Долора учиться в столицу, и только Тео знал, что она хочет взамен. Зажиточную жизнь – вот что благодарный мальчик смог бы преподнести ей.

Всего через год после смерти матери Тео стоял у ворот городской школы, страшась и одновременно желая всего того, что случится с ним в этих стенах. Сила бурлила в его венах, а стремление исследовать дар Владык до тех границ, которые не покорялись ни одному водному магу, росло с каждым днем. Тео верил, что с этого момента жизнь в его руках и он способен сделать все, о чем мечтал в детстве, – поливать гектары полей, разворачивать реки вспять и останавливать дожди. Сейчас слова матери казались ему далекими и несерьезными, но одно он сделал, повинуясь ее воле, – теперь глина слушалась его не хуже, чем вода.

Через год в городской школе Тео встретил Мод. Через четыре – потерял ее. И узкая, покрытая мхом дорога, однажды увиденная его матерью, растворилась в плотном тумане до тех пор, пока мерлик не раскопал ее трехпалыми лапами, вместе с землей поднимая в воздух обрывки воспоминаний Тео, разделяя саму его сущность на тысячи мелких кусочков.

Мерлик почуял нечто необычное сразу, как только коснулся его. От ствола этого нового дерева в его саду ответвлялись сотни рук, похожие одна на другую, как сотни прожитых дней. Испещренные глубокими бороздами, сухими и ломаными, ветви словно пережили множество суровых зим. Но была среди них и другая, не похожая на остальные. Тонкая и гладкая, совсем молодая, она тянулась прочь от всех прочих ветвей, будто боясь даже находиться рядом. Прямая, как первый солнечный луч, и хрупкая, как птицы в густой кроне дуба.

Мерлик прикоснулся к ней. Он чувствовал, что этой ветви хватит одной ночи в его руках, и она пустит ростки. А если не выпускать ее и вторую ночь, то она станет новым стволом, будет тянуть все соки из земли, и сухие руки по другую сторону ствола опадут, как ненужная листва. Мерлик вырастит из ветви новое дерево, крепкое и сильное, которое станет настоящим украшением его сада. Но уже не сегодня – глаза хранителя леса сами собой закрывались, а пальцы были больше не в силах держать странное деревце. Тонкая ветвь окрепла, а значит, она доживет до следующей ночи.

* * *

Айя не хотела брать Джонаса к донуму, но Лацерна, рыча и скалясь на принцессу, ясно дала понять, что не уедет с дочерью короля по собственной воле. Оттого они и оказались втроем в пустом коридоре школы глубокой ночью. Вдоль стен горели факелы, освещая им дорогу, а из окна по каменному полу перед ними пролилась дорожка лунного света. Ближайшие к ним стражники сопели этажом ниже, возле больших аудиторий, и Айя позаботилась о том, чтобы их сон не потревожили ни шаги, ни шепот. Джонас брел за принцессой, нервно оглядываясь вокруг, хоть и знал, что на четвертом этаже сейчас, кроме них, не будет ни души. Донум не нуждался в охране – дверь внутрь анимы появлялась только раз в году, в день Представления, а после вновь растворялась в коре. Само древо, веками впитывая силы монарших детей, могло выстоять против пожаров, наводнений и атаки десятка магов. Столько людей не было в распоряжении принцессы, но сейчас Айя обладала оружием пострашнее – Лацерной. Дракониха, все еще недовольная ночным пробуждением, следовала за хозяином, сердито виляя хвостом. Джонас знал, что ей не составит труда проделать небольшую дыру в дереве, а за кусок говядины, который его предусмотрительная подруга подготовила для защитницы в качестве награды, Лацерна спалит весь донум целиком, вместе с шаром Анте.

«Моя прожорливая, сердитая, злющая Лацерна», – с любовью подумал Джонас, и дракониха, будто услышав хозяина, повернула к нему округлую морду. Подняла острые ушки и замерла, словно ожидая приказа. Она смотрела на хозяина ясным, понимающим взглядом, и в который раз драконий сын подумал о том, что защитники куда умнее, чем о них думают.