Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Когда Аугуста в 1808 году ушла от мужа, в Англии имелся единственный прецедент такого рода: миссис Аддисон в 1801 году посчастливилось удостоиться от парламента Акта о разводе, поскольку ее муж взял себе в любовницы родную сестру, что однозначно квалифицировалось как кровосмесительство. Но ни разу еще неверность мужа, как таковая, достаточно веским основанием для развода не признавалась, сколь бы жестоким или унизительным по отношению к супруге ни было его поведение. Некая миссис Теуш тщетно пыталась добиться в Лондоне развода в 1805 году, хотя там и признали, что ее супруг «выказал грубейшую неверность», живя с любовницей открыто и позволив ей взять свою фамилию, что было куда большей дерзостью и оскорблением, нежели все, что Аугуста могла инкриминировать лорду Борнгдону. В точности так же и самодурство Джека, сколь бы сильно оно ее по временам ни бесило, ни один судья эпохи Регентства за доказательство его жестокого обращения с женой не принял бы.

Другие варианты правовых действий потерпевшей жены были реалистичнее развода, но сулили куда менее удовлетворительные результаты, особенно с точки зрения молодой женщины, не нацеленной на пожизненное безбрачие. Церковному суду достаточно было доказательства прелюбодеяния или опасной для жизни жестокости мужа для вынесения вердикта о его отлучении a mensa et thoro 

[56]

. Этот вариант был не хуже парламентского развода в том плане, что заявительница получала (при отсутствии за нею самою доказанных прелюбодеяний) щедрое содержание и свободу жить отдельно, но имел один критический недостаток: обеим сторонам повторно вступать в брак запрещалось. Заблудшего мужа это могло и не волновать, особенно при наличии сына-наследника и еще одного про запас. Все остальное ему вполне могла дать и любовница. Другое дело жена. После подобного развода де факто без расторжения брака де юре она в глазах света делалась незамужней и обязана была блюсти свою репутацию. Детей ей определенно больше нельзя было заводить без потери допуска в благочестивое общество. Непростая ситуация ждала ее и в плане социального статуса – не старая дева, не вдова, а попросту невесть кто. Не удивительно, что многие разведенные по этой процедуре предпочитали перебираться за границу и доживать свои дни там, подальше от модного мира и его лишенных всякой гибкости правил.

То же самое касалось и раздельного проживания, оформленного гражданским актом. Такая квазиюридическая форма развода требовала участия и самих супругов, и их адвокатов или поверенных в утрясании всех финансовых и практических аспектов расставания сторон. Будучи единственным доступным вариантом для жены без веских (с точки зрения суда) доказательств измены или жестокости мужа на руках, такой способ разойтись обладал тем преимуществом, что позволял не выносить семейные проблемы на всеобщее обозрение и обсуждение, – и по этой причине часто оказывался самым удобоваримым не только для женщины, но и для всей ее семьи.

Именно таким частным внесудебным разделом прав и имущества завершился в 1816 году брак леди Каролины Парнелл, которая, подобно Аугусте, решила, что с нее хватит доставляющих одни неприятности супружеских отношений. Леди Каролина Доусон (по девичьей фамилии) столь же беззаботно приняла в восемнадцатилетнем возрасте первое же предложение от члена парламента Генри Парнелла. Тем более что ее мать, графиня Портарлингтонская, не питавшая особых надежд на своих дочерей-бесприданниц, была в полном восторге, получив в 1801 году от Генри, знавшего ее дочек чуть не с детства, благо жил по соседству, это нежданное предложение для Каролины после какой-то вечеринки. Это же, говорила графиня своей сестре, одинокой леди Луизе Стюарт, «лучшая для нее пара из всех, кого я бы только могла пожелать», ведь она «знает его с детства» и питает «великое уважение ко всей его семье и связям». Сама Каролина, хотя и была крайне удивлена, сказала, что возражений не имеет, «кроме самого естественного ощущения недостаточного знакомства с ним», но это обстоятельство семья легко устранила, вывезя ее в город и дав на него там полюбоваться. Дело оставалось за малым, и через двенадцать недель после предложения пара обвенчалась.