Тут же товарищ Сталин дал мне ряд указаний, которые помогли нам значительно сократить сроки выполнения этого большого задания.
— Желаю вам успехов.
Иосиф Виссарионович очень внимателен к нам, авиационным конструкторам, и не пропускает случая помочь указанием, советом, а также поддержать конструктора в нужную минуту. Мне никогда не забыть случая, имевшего место лично со мной. В конце 1937 года на одном моем самолете обнаружился дефект в подкосах шасси. От этого произошел ряд неприятностей. Меня вызвали к товарищу Сталину, но я не знал, по какому вопросу он меня вызывает. Когда я пришел в кабинет Иосифа Виссарионовича, он сидел за столом. Увидев меня, пожал мне руку, пригласил сесть и сразу спросил:
— Что у вас там с подкосами шасси?
Я доложил товарищу Сталину о дефекте. Иосиф Виссарионович задал ряд технических вопросов, уточняющих характер дефекта. Я рассказал о допущенной мною ошибке, которая явилась причиной этого дефекта. И тут же рассказал о мерах, принятых для ее устранения.
Под конец беседы товарищ Сталин дал мне ряд ценных указаний. В частности, он сказал мне, что нужно конструировать самолеты так, чтобы они были просты в производстве и в эксплуатации и были бы доступны среднему летчику.
Такое же внимание конструктор ощущал и в годы Отечественной войны. Так, И.В. Сталин вызывал его в декабре 1942, когда поставил вопрос о модификации самолета Ил-2 и о необходимости его серийного производства. Уже в 1943 промышленность освоила серийное производство двухместного самолета этой марки. Боевые качества машины возросли после установки на ней мощного двигателя и установки 23-мм пушки, а у части самолетов 37-мм пушки. В 1944 продолжалось наращивание выпуска двухместного штурмовика Ил-10. В 1945 этих самолетов промышленность выпустила в 1,8 раза больше, чем в 1944.
ИСАКОВ Иван Степанович (1894–1967), Адмирал Флота Советского Союза (1965).
В Военно-Морском Флоте с 1918. В 1938–1946 заместитель наркома ВМФ, в 1946–1950 начальник Главного штаба и заместитель Главнокомандущего ВМФ. Лауреат Сталинской премии (1951).
Вспоминая строительство одного крупного военного объекта, важного предприятия на Севере, И.С. Исаков говорил, что дорога к этому объекту никуда не годилась. Сначала там через болото провели шоссе, которое было, как подушка, и все шевелилось, когда проезжали машины, а потому, чтобы ускорить дело, не закончив строительство железной дороги, просто положили на это шоссе сверху железнодорожное полотно. Часть пути приходнлось ехать на машинах, часть — на дрезинах или в железнодорожном составе, который состоял всего из двух грузовых вагонов. В общем ерунда, так дело не делается.
Руководитель комиссии не имел касательства к Наркомату путей сообщения, поэтому не был заинтересован в дороге. Несмотря на мои, члена комиссии, возражения, докладывая Сталину, он сказал, что все хорошо, все в порядке, и формально был прав, потому что по линии объекта, находившегося непосредственно в его подчинении, все действительно было в порядке, а о дороге он даже не заикнулся. Тогда я попросил слова и, горячась, сказал об этой железнодорожной ветке, о том, что это не лезет ни в какие ворота, что так мы предприятия не построим и что вообще эта накладка железнодорожных путей на шоссе, причем единственное, — не что иное, как вредительство. Тогда «вредительство» относилось к терминологии, можно сказать, модной, бывшей входу, и я употребил именно это выражение.
Сталин дослушал до конца, потом сказал спокойно: «Вы довольно убедительно, товарищ (он назвал мою фамилию), проанализировали состояние дела. Действительно, объективно говоря, эта дорога в таком виде, в каком она сейчас есть, не что иное, как вредительство. Но прежде всего тут надо выяснить, кто вредитель? Я — вредитель. Я дал указание построить эту дорогу. Доложили мне, что другого выхода нет, что это ускорит темпы, подробностей не доложили, доложили в общих чертах. Я согласился для ускорения темпов. Так что вредитель в данном случае я. Восстановим истину. А теперь давайте принимать решение, как быть в дальнейшем».
Это был один из многих случаев, когда он демонстрировал и чувство юмора, в высшей степени ему свойственное, очень своеобразного юмора, и в общем-то способность сказать о своей ошибке или заблуждении, сказать самому.
Надо сказать, что он вел заседания по принципу классических военных советов. Очень внимательно, неторопливо, не прерывая, не сбивая, выслушивал всех. Причем старался дать слово примерно в порядке старшинства, так, чтобы высказанное предыдущим не сдерживало последующего. И только в конце, выловив все существенное из того, что говорилось, отметя крайности, взяв полезное из разных точек зрения, делал резюме, подводил итоги. Так было в тех случаях, когда он не становился на совершенно определенную точку зрения с самого начала. Ну, речь идет в данном случае, разумеется, о вопросах военных, технических и военных, а не общеполитических. На них я, к сожалению, не присутствовал.