Характеристике дореформенного строя посвятил в своей, наделавшей много шума, знаменитой Думе Русского,
курляндский губернатор П. А. Валуев, призванный впоследствии обновить этот строй, следующие замечательные строки:«Благоприятствует ли развитию духовных и вещественных сил России нынешнее (1855) устройство разных отраслей нашего государственного управления?»– спрашивает автор Думы
и отвечает – отличительные черты его заключаются в повсеместном недостатке истины, в недоверии правительства к своим собственным орудиям и в пренебрежении ко всему другому. Многочисленность форм подавляет сущность административной деятельности и обеспечивает всеобщую официальную ложь. Взгляните на годовые отчеты. Везде сделано все возможное: везде приобретены успехи; везде водворяется, если не вдруг, то по крайней мере постепенно, должный порядок. Взгляните надело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумажной оболочки, то, что есть, от того, что кажется, правду от неправды или полуправды, – и редко где окажется прочная, плодотворная польза. Сверху блеск; снизу гниль. В творениях нашего официального многословия нет места для истины. Она затаена между строками; но кто из официальных читателей всегда может обращать внимание на междустрочия?У нас самый закон, – продолжает благонамеренный критик, – нередко заклеймен неискренностью. Мало озабочиваясь определительною ясностью выражений и практическою применимостью правил, он смело и сознательно требует невозможного. Он всюду предписывает истину и всюду предопределяет успех, но не пролагает к ним пути и не обеспечивает
исполнения своих собственных требований. Кто из наших начальников или даже из подчиненных может точно и последовательно исполнить все, что ему вменено в обязанность действующими постановлениями? Для чего же вменяется в обязанность невозможное? Для того чтобы в случае надобности было на кого обратить ответственность.Все изобретения внутренней правительственной недоверчивости, – продолжает Валуев, – вся централизация и формалистика управления, все меры законодательной предосторожности, иерархического надзора и взаимного контролирования различных ведомств ежедневно обнаруживают свое бессилие.
Канцелярские формы не предупредили позорной растраты сумм инвалидного капитала и не помешали истребить голодом или последствиями голода половину резервной бригады, расположенной в одной из прибалтийских губерний. Это последнее преступление, или точнее, длинный ряд гнуснейших преступлений даже остается доселе безнаказанным. Между тем возрастающая механизация делопроизводства более и более затрудняет приобретение успехов по разным отраслям государственного управления. Все правительственные инстанции уже ныне более заняты друг другом, чем сущностью предметов их ведомства. Высшие едва успевают наблюдать за внешнею правильностью действий низших инстанций; низшие почти исключительно озабочены удовлетворением внешней взыскательности высших. Самостоятельность местных начальств до крайности ограничена, а высшие начальники, кажется, забывают, что доверие к подчиненным и внимание, оказываемое их взгляду на дело, суть также награды, хотя о них и не вносится срочных представлений в комитет гг. министров»[600].Вот что такое была дореформенная бюрократическая, чиновничья система, изменение коей стало с первых же лет царствования Александра II вопросом дня. До какой степени в то время реакция против чиновничьего полновластья проникала в самые умеренные круги, могут дать понятие следующие сильные строки из дневника цензора Никитенко: «Русский чиновник —ужасная личность;
что будет впереди – еще неизвестно, а до сих пор он был естественный злейший враг народного благосостояния». Валуев со своей стороны отмечал, что «озлобление против порядков (до 1855 г.) беспредельное и всеобщее»[601]. Ввиду такого настроения полное упразднение подавляющей административной опеки стало в конце 50-х гг., под неотразимым давлением общественного мнения и его важнейшей представительницы – печати неотложною задачею правительственной программы, которая, начинаясь освобождением крестьян, должна была завершиться уничтожением бюрократической централизации и установлением самоуправления общественного, свободы слова и независимого суда.