Эпоха великих реформ. Том 1

Развивая свою мысль, Аксаков продолжает: «Подобие правды! Неужели нам еще не надоело подобие? Всмотритесь пристальнее кругом себя, что вы увидите? Толпу призраков, теней, или, вернее сказать, подобий; вы окружены подобием всего живого, действительного, реального, но только подобием, а вовсе не самым этим живым, действительным, реальным. Все у нас существует будто бы; ничто не кажется серьезным, настоящим, а имеет вид чего-то временного, поддельного, показного, и все это от самых мелких явлений до крупных. У нас будто бы есть и законы и даже пятнадцать томов Свода Законов, обнимающих все отрасли управления государственной и общественной жизни, а между тем половина этих управлений в действительности вовсе не существует, а законы не уважаются. У нас есть очень либеральные учреждения, такие либеральные, что либеральнее их нет в целой Европе; но

и это все будто бы, все эти либеральные права не вносят в общественную жизнь и просто даже в душу отдельных людей никакой животворной свободы, – все исполняется по наружности, все либеральничает по форме и данному образцу, а плоды порождает, как изведано опытом, самые непригодные! Мы чуть не восторженно приветствовали отмену телесных наказаний; но однако же лишены права сказать, что телесного наказания в России не существует: его будто бы нет, и действительно нет по суду, но оно есть, да и в каком еще широком размере, налагаемое по усмотрению полицейской власти! Правительство истощается в благородных усилиях, желая создать какую-нибудь живую деятельную силу в обществе, но и тут успевает создать только – видимость… Подобие правосудия, подобие муниципалитетов (на самом деле признающих свои муниципальные права за повинность, от которой муниципалы спешат уклоняться), подобие самоуправления (пример городских дум в столицах, не смеющих израсходовать двух рублей с полтиной без разрешения начальства), подобие просвещения, подобие науки, подобие классического образования, подобие университетов, подобие либерализма, прогресса, независимости церкви, порядка, общественной силы, общественных действительных интересов, общественного мнения, подобие самостоятельности у публицистов, подобие правды в отчетах, подобие жизни»…

День

высказывает надежду, что отныне печать будет поставлена в возможность говорить правду, а не подобие правды. «Этот недостаток правдивости в русском обществе, – говорит он, – эта непривычка высказывать свою мысль со всею откровенностью, во всей ее полноте, без унизительных для нее двусмысленностей, оговорок и иносказаний, затрудняет не только развитие нашей общественности, но и ход государственных отправлений»[732].

Отечественные Записки в своем первом нумере, вышедшем без цензуры, в статье, озаглавленной: «Без цензуры», так определяли значение закона 6 апреля. Указывая вместе с другими изданиями, что все будет зависеть от способа применения нового закона, журнал замечает: «Достоверно однако

[733], что даже самое неблагоприятное применение нового закона все-таки должно быть неизмеримо (??) лучше самого идеального состояния печати под цензурною властью; если и можно сказать, что в новых правилах дано месту произволу, то этот произвол поставлен в необходимость обнаруживаться явно, должен при всяком проявлении своем возбуждать общественное внимание, и уже по одному этому можно надеяться, что он не будет таким неприятным, каков был тайный и безапелляционный произвол цензора».

IV

Ближайшая практика министра внутр. дел П. А. Валуева по применению правил об отмене предварительной цензуры и замене ее карательною показала, как правы были те государственные люди[734] и публицисты, которые утверждали, что неопределенная постановка в законе вопроса о предостережениях может дать повод к весьма печальным недоразумениям. Безмятежное существование бесцензурной печати продолжалось недолго. Не прошло и двух недель со дня введения нового закона, как 18 сентября последовало первое из первых предостережений.