Эпоха великих реформ. Том 1

В Саратове и Петровске (Саратовской губернии) в день объявления воли была устроена иллюминация – «без всякого предложения местного начальства», спешит добавить официальный исторический очерк[287]. Но во всей России с наибольшим блеском день дарования свободы был отпразднован, как это ни покажется странным, у самого полюса, в г. Архангельске. В соборе были собраны все крепостные города, коих оказалось до 200 человек обоего пола, и они заняли место у амвона. После богослужения и чтения манифеста губернатор обратился к крестьянам с речью, а затем пригласил их к себе. У подъезда своего, по поднесении мужчинам пенника, а женщинам по бокалу «тенерифа», губернатор поздравил их с царскою милостью и провозгласил тост за Государя, покрытый дружным «ура». Даже дети не были забыты: им роздали пряники. Город, не исключая и отдаленных окраин, с утра был пышно разукрашен флагами и коврами, а вечером был роскошно иллюминован. На щите, горевшему Думы, стояла надпись: «19 февраля 1861 г.». На щитах, горевших у театра и общественного суда, стояла цифра 21625 бод (число освобожденных крестьян). Всюду слышалось пение. После праздника флаги были розданы на передники бедным девочкам

[288]. Словом, Архангельск в отношении блеска и сердечности чествования «великого дня» затмил столицы. «Обыкновенно тихий Архангельск, – замечают местные «Ведомости», – в этот день оживился, сознавая, что следует радоваться этому великому шагу по пути прогресса и гуманности».

С половины марта благая весть о свободе, постепенно разливаясь все дальше и дальше, по лицу необъятной русской земли, дошла около Благовещения до глухих деревень Поволжья и пахарей южных степей. В деревни развозили Положения о крестьянах специально командированные флигель-адъютанты, передававшие экземпляр заветной книги в пакете за казенной печатью помещику, другой – миру в лице старосты[289]

.

Нелегко было даже грамотным людям усвоить себе содержание этого довольно большого тома, состоящего из 15 отдельных законоположений, написанных нашим обычным «казенным» языком, не отличающимся ни большою точностью, ни полною вразумительностью. Это стало чувствоваться с первых же дней «объявления воли», и потому стали появляться в газетах разъяснения или комментарии, которые, неискусно подделываясь под народный язык, больше смахивали на прибаутки раешника, нежели на деловую речь. Небезынтересны эти образцы первой квазинародной публицистики, появившиеся в С.-Петербургских Ведомостях под заглавием «Земское дело».

Разъясняя ст. 22 Положений о крест, праве судебной защиты, комментатор говорит: «И с помещиком, на земле которого живешь, суд дан, и с него можешь свое право править, только не за старое время (?). Никакая река не течет к своей вершине (sic!), никакой закон не действует на прошлое время. Старики наши чуяли этот закон, когда сложили пословицу: кто старое помянет, тому глаз вон. Глаз-то, пожалуй, цел останется, да еще от хлопот будешь избавлен. Не смущает лукавый на старый грех». Замечательно, что в этом многословном толковании упущено из виду, что крестьянам разрешалось отыскивать судом земли, приобретенные крестьянами в прежнее время на имя помещиков, и таких процессов было немало[290]. Дойдя до 25 ст., постановляющей, что крестьяне не могут быть подвергаемы наказанию иначе, как по судебному приговору или по законному распоряжению правительственных и общественных властей, автор-шутник восклицает: «Ну, мудрее этого и придумать нельзя: никакой приказчик, будь он разнемец (sic!), не обидит. А случалось, правду сказать – случалось! Законное распоряжение властей – тот же суд, – стало, самосуда больше не будет». Коснувшись мирского самоуправления

, автор ставит вопрос, не лучше ли было бы, если бы начальство от этой заботы мир освободило и само бы поставило набольших, смотрело бы за ними, подати собирало с крестьян, и отвечает: «нет, братцы, далеко не лучше! Никакому начальству так мирские нужды неведомы, как самому миру; никакое начальство так мирских людей не знает, как сам мир – стало быть, оно, начальство, и радо бы выбрать хороших, да чтобы ошибки не вышло; а миру-то ошибаться грех: у него все люди наперечет, от него никакое дело не скроется… Вот этот-то общий совет и есть выборное начало, которым наша земля спокон веку держится, и лучше ничего и придумать нельзя. Видно, сильно Царь любит народ и много ему верит! Наше дело доказать, что мы стоим веры. Постараемся!»[291].

Эта благонамеренная, хоть и крайне неудачная, слащавая подделка под народный язык едва ли принесла хоть какую-нибудь пользу даже и крестьянам, живущим в городах, а об деревенском населении и говорить нечего. Крепостные, за ничтожнейшими изъятиями, были сплошь неграмотны, а с другой стороны, относились с полным недоверием к газетам, издаваемым «господами», считая их закупленными помещиками.