Эпоха великих реформ. Том 1

Между объявлением воли в губернском городе и в деревнях иногда проходил довольно значительный промежуток времени. Так, в с. Мурасе Казанской губернии воля окончательно объявлена была 25 марта. Самую процедуру объявления и вручения «воли» в селе г. Крылов описывает так: «За несколько дней до Благовещения подкатила к барскому дому тройка. С облучка соскочил солдат, а из саней вышел полковник Э.; по селу мигом разнеслась весть, что привезли волю от царя. Пока полковник завтракал и обедал, а повара в с. Мурасе всегда были прекрасные, народ собрался у конторы и ждал воли. Солдат из саней достал два больших запечатанных пакета, подал их полковнику, и он с ними отправился на сходку. Сходка в пояс ему поклонилась, и полковник держал такую речь: «Вот два пакета, одинаково запечатанные, и в них вложены одинаковые книги Положения. Одна книга помещику, а другая крестьянам, которую вручаю вашему старосте. В этой книге написаны все ваши права и обязанности; вы в ней все найдете, что царь дал народу. Слушайтесь ваших помещиков и работайте, чтобы на вас жалоб не было». Крестьяне низко поклонились. Полковник ускакал в другие села[296].

Затем в живых картинах с натуры г. Крылов передает мучительные, но бесплодные усилия крестьян к уяснению себе точного смысла розданного царскими гонцами, промелькнувшими, как метеор, флигель-адъютантами, «Указа о воле». Врученную старосте (полковником) книгу Положения всем миром, говорит г. Крылов, понесли к попу, чтоб отслужить молебен, но поп уехал куда-то с требами, и молебен отложили до воскресенья. Потом всей толпой отправились к дому одного грамотного столяра. С большими предосторожностями столяр вскрыл пакет, вынул книгу и начал читать с первой страницы, не пропуская не единого слова. Столяр был чтец не бойкий; солдатские письма он еще мог одолевать и даже растолковывал так, что бабы плакали навзрыд, но указ Сенату он кончил только к вечеру. Он говорил: «Всякое слово для меня понятно, а куда что прикладывается – не могу разобрать; не могу и людям растолковать». Вся толпа долго и напряженно слушала длинный указ, никто не понял[297], как и почему он относится к крестьянам; все ждали, что с первой же страницы столяр скажет, чья земля, лес, луга и другие угодья, а столяр до сумерек продержал и ничего не определил. Обращались к дьячку, но тот быстро и невнятно прочел указ Сената, что вовсе крестьянам не понравилось. Привели затем в избу старую деву начетчицу. Оказалось, что она умеет читать только по церковному. Она вслух перед миром пересчитала все листы и посоветовала… пришить к книге застежки. Кончилось тем, что нарядили от мира подводу и послали в одно село за грамотным мужиком. К вечеру подвода явилась пустая, а посланный рассказал, что такая же «книга» есть и в том селе, но грамотей сколько ни старался, понять ее не мог, и теперь в селе сами ищут чтеца. Подводчик, однако, слышал, что дьячок там хорошо «толкует», и крестьяне довольны. Таких «толковников» стала кое-где забирать полиция, что, конечно, еще больше усилило доверие к ним крестьян. Чтецов возили из села в село, кормили, поили, и лучшим чтецом считался тот, кто больше находил «правов» в книге. Из манифеста, замечает г. Крылов, крестьяне только то усвоили, что два года будет все по-старому, и к таинственной «книге» «охладели»[298]

.

Иногда эти добровольцы-толкователи, эти слепцы, водившие слепых, доводили и себя, и своих доверчивых слушателей до непоправимой беды. Таков был трагический эпизод, бывший в с. Бездне и кончившийся кровавою расправою. Эта печальная история обязана была своим возникновением полупомешанному раскольничьему начетчику Антону Петрову, успевшему смутить население трех уездов (Рязанской губ.). В основании этого бессмысленного движения добродушной, но невежественной толпы легла такая очевидная нелепость, что всю эту потрясающую историю, кончившуюся смертью 55 человек и поранением 71, можно бы принять за вымысел расстроенной фантазии, если бы достоверность ее не была вне всякого сомнения. После долгих поисков Петров объявил обрадовавшимся мужикам, что он нашел, наконец, «истинную» волю. Это было не что иное, как форма для составления уставных грамот, приложенная в конце Положения о крестьянах. В форме этой упоминалось, что при исчислении душ «исключаются» крестьяне, отпущенные

на волю после последней (1858 г.) ревизии и затем стояли нули:

000

000