Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

6) размещение покойников, мужчины в воинских доспехах (шлем, кольчуга и пр.) и женщины в праздничном уборе (иногда – со скандинавскими фибулами);

7) акт сожжения;

8) размещение погребальных урн; собранного с кострища, воткнутого в землю и накрытого шлемом либо щитом оружия;

9) жертвоприношения животных, барана или козла, уложенных в жертвенный сосуд (котел);

10) битье посуды, ломка вещей (железных гривен и др.);

11) сооружение курганной насыпи (Булкин, 1975: 140).

Строгий, детально разработанный ритуал, который обычно сравнивают с описанием похорон «знатного руса» у Ибн-Фадлана, современника гнездовских «больших курганов», является не только развитием, но и преобразованием скандинавских традиций. Этноопределяющие элементы – фибулы, гривны с «молоточками Тора» – на определенном этапе развития обряда исчезают из употребления; а конструкция, размеры, последовательность сооружения насыпи все более сближают гнездовские курганы с памятниками Киева и Чернигова, в которых (как и в поздних гнездовских) нет никаких специфически варяжских черт. Эти курганы принадлежат высшему социальному слою – боярам Древней Руси X в. И если контакт варягов со славянским боярством в Ладоге IX в. фиксируется лишь косвенно (по облику материальной культуры и градостроительным изменениям), если для Новгорода он определяется ретроспективно (на основании анализа социальной структуры боярской республики XII–XV вв. и проекции этих данных на IX–X вв.), то гнездовские курганы дают первое материальное подтверждение такого контакта, выявляя процесс консолидации какой-то части варягов с боярско-дружинной средой, начальные фазы процесса их растворения в этой среде.

Мужские и женские погребения со скандинавской обрядностью или производными от нее гнездовскими ритуалами (сохраняющими скандинавские вещи в составе инвентаря), открытые в Гнездовском могильнике, около 30 камерных погребений в курганах X в. (9 мужских, 12 женских, 1 – мужчины и женщины в сопровождении коня, может быть, еще два подобного рода погребения, и парное погребение двух мужчин), позволяют оценить удельный вес скандинавов в составе «гнездовской элиты» X в. как определяющий (при том что в целом они составляли не более 10 % населения). Камерные могилы Гнездова, как и в Бирке, характерны для социума «преуспевающих варягов (воинов и купцов) и их семей» (Жарнов, 1991: 218), полностью отвечающих характеристикам «русов» X в.

Процесс формирования господствующего класса ярко проявился в некрополе древнего Киева, где в конце IX–X вв. складывается сложная иерархия погребений (монументальные курганы, срубные гробницы бояр, погребения воинов с конем и оружием) (Каргер, 1958: 127–230). Та же структура отразилась в могильниках Чернигова и его окрестностей (Рыбаков, 1949: 14–53). Как и Гнездово, Новгород, Ладога, эти крупнейшие центры, расположенные вдоль Пути из варяг в греки, запечатлели неуклонный подъем древнерусской государственности в течение X в. Путь из варяг в греки, на котором концентрируется более половины находок оружия IX–XI вв. (Кирпичников, 1966. Вып. I, рис. 2, 9; ср.: Вып. II, рис. 2, 7), все более выступает как военно-политическая магистраль, укрепленная опорными военными базами феодальной власти.

Пятый этап функционирования Пути из варяг в греки (950–1050) связан с дальнейшим укреплением великокняжеской власти. Открытые центры сменяются древнерусскими городами, а вокруг главного из них – Киева, столицы Русской земли, вырастает мощная оборонительная система великокняжеских крепостей. Они защищают путь, по которому «в июне месяце, двинувшись по реке Днепру… спускаются в Витичев, подвластную Руси крепость», снаряженные киевским князем «моноксилы» – однодеревки, груженные данью, собранной и свезенной из Новгорода и Смоленска, Любеча, Чернигова и Вышгорода (Константин Багрянородный, 1989: 47, Гл. 9).