Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Стольные города Северо-Западной Руси, современники и партнеры городов Ганзы, эти центры в Северной Европе эпохи Крестовых походов (XII–XIV вв.) вступают в фазу «милитаризации», проявившейся в создании городов-крепостей (эта функция на основе работ А. Н. Кирпичникова, В. В. Седова, B. И. Кильдюшевского, В. П. Петренко, А. Н. Курбатова монографически обобщена в последней монографии А. Р. Артемьева, 1998). На северо-западной окраине прибалтийской «Руси Рюрика» IX–XI вв. эти крепости, выступая одновременно вассальными столицами финских племен-федератов Господина Великого Новгорода, корелы, ижоры, води, формировали в XIV–XV вв. административно-территориальную структуру региона, унаследованную Московской Русью. Русско-шведское противостояние в «эпоху шведского великодержавия» XVI–XVII вв. разрешилось в Северной войне 1700–1721 гг. завершением формирования системы этих пограничных крепостей, и ее последним звеном стала с 1703 г. цитадель новой столицы, а в дальнейшем – мегаполиса России на Балтике, Санкт-Петербурга.

Градостроительная структура Санкт-Петербурга, завершая развитие «балтийского урбанизма» от эпохи викингов до Нового времени, несет в себе черты архетипического древнерусского, идеального западноевропейского и реального, собственно балтийского, урбанизма; трассы сухопутных дорог Московской стороны стягиваются «трехлучьем» к Адмиралтейству, где спускали на воду корабли Балтийского флота; таким образом, функция первоначального вика – коммуникация

«суша-море» – в простейшем, экономичном виде здесь возрождается в новом качестве, восстанавливая для реки Невы исходную функцию начального звена летописного Пути из варяг в греки.

Петербург фокусирует в себе культурно-коммуникативные качества трех макрогеографических пространств: евразийского, собственно России

; Европы, куда Россию на новой ступени истории вернул Петр Великий, и особо Северной Европы,

исходной Скандобалтийской цивилизации. Только при качественной определенности культурного пространства «Прибалтийской России», древней «Руси Рюрика», северо-западных земель Господина Великого Новгорода и Московского государства, Российской империи, Российской Федерации и т. д. Россия становится частью Европы, а ее урбанизм – особой ступенью европейского (и вместе с ним мирового) урбанизма. Архитектурный символ Санкт-Петербурга и его бесспорная доминанта, шпиль башни Адмиралтейства, выразил эти взаимосвязи с исчерпывающей полнотой новыми и притом специфически «балтийскими» средствами и приемами зодчества русского классицизма.

Эти новые качества и характеристики петербургской культуры с момента переименования города (1991) и, по-видимому, до его 300-летнего юбилея (2003) становятся принципиально новым фактором, одной из доминант актуального культурного процесса в реформируемой России (Лебедев, 1991а; Lebedev, 1996). В то же время они актуализируют и представления об историческом пути Балтийского региона Европы в целом.

Дело в том, что само по себе «открытие» Скандобалтийской цивилизации VIII–XI вв. – лишь начальная ступень в изучении этого опыта. Предварительно обобщая этапы развития этнокультурного взаимодействия, необходимо сейчас констатировать безусловную «неравновесность» (при равнозначимости) его компонентов, наличие и последовательное смещение своего рода «силового центра» (Holmqvist, 1975). Изначально он, очевидно, формируется на юге Скандинавии в эпоху викингов, включая и Ютландию с датскими островами. Со времен петроглифов эпохи бронзы (по крайней мере, I тыс. до н. э.) и до «Североморской державы» Свейна и Канута в конце эпохи викингов этот центр, начальная «Скандия», Сконе (Skan-ey, «прекрасный остров»), лидирует в региональных процессах (неслучайно отсюда, из Ютландии и Шлезвига, прослеживаются важные импульсы в Ладогу VIII–IX вв., формирующие «Русь Рюрика»).

Силовой центр в Средней Швеции, в бассейне Меларен, о котором, собственно, писал Хольмквист, несомненно существовал и в эпоху бронзы, и на рубеже эр (свионы Тацита), и в эпоху викингов. Однако безусловное доминирование его начинается спустя столетия после «крестовых походов шведов в Финляндию, Карелию, Ингрию» XII–XIV вв. и реализуется в шведском великодержавии XVI–XVII вв., «королей свеев, готов и вендов», со времен Густава Вазы, Густава-Адольфа и до Карла XII, когда почти сто лет Балтийское море было практически внутренним морем Шведской державы.