Внутрикультурный диалог, начатый русскими археологами середины 1970-х гг., десятилетие спустя позволил дать вполне адекватный ответ на вопрос о
«месте России в Европе», начиная с эпохи становления Европы как историко-культурного целого. Суть этого ответа – констатация Балтийской историко-культурной общности, продуктивной до наших дней, оказалась весьма актуальной в условиях горбачевской перестройки 1986–1991 гг. Во всяком случае, именно эти результаты были вынесены на те международные и североевропейские форумы, где отечественные делегации формировались без давления государственно-политических инстанций (Тронхейм, 1989: Травемюнде, 1992, 1994, 1995, 1997; Рига, 1996; Гётеборг, 1998 и мн. др.).Стоит отметить еще одну линию культурного процесса последних десятилетий существования Советского Союза, и ствол этого процесса, несоменно, составляла «Varangica»: восстановление национальной археологии
балтийских стран, Литвы, Латвии, Эстонии. Нет необходимости подробно перечислять аспирантов и соискателей из этих союзных республик, защитивших диссертации по раннесредневековой проблематике в ЛОИА или ЛГУ 1980-х гг., достаточно назвать ключевые памятники – Кярнаве, первая столица Литвы (В. Ушинскас), Иру, протогородской центр эпохи викингов в Эстонии (А. Вассар), наконец, русско-латвийское исследование самого раннего известного центра викингов в Восточной Балтике, Гробини в Курземе (В. П. Петренко, Ю. В. Уртанс). Мне доводилось уже цитировать выдающегося эстонского писателя и общественного деятеля Яана Кросса, отметившего, что у истоков современного этапа возрождения балтийского национального самосознания стояли именно археологи; но так было не только в странах Балтии, точно те же процессы шли и продолжаются в России (Fennoscandia archaeologica, 1994: XI). Показательно начатое в Эстонии с середины 1990-х гг. издание русскоязычного историко-археологического журнала «Austrvegr/Восточный путь» (№ 1–3), который стал ареной открытого многостороннего и доброжелательного диалога об общности при всем драматизме нашего давнего и недавнего прошлого, нашего совместного исторического пути, прозреваемого со страниц этого издания на глубину многих веков и даже тысячелетий.Основные параметры взаимодействий в этом прошлом, по-видимому, на данном этапе достаточно удовлетворительно описывает «графическая модель» Скандобалтийской цивилизации эпохи викингов. Продукт совместного творчества скандинавских, славянских, балтских и прибалтийско-финских народов в их взаимодействии с другими этносами, культурами и цивилизациями Запада и Востока, она основывалась на трансъевропейской системе естественных водных коммуникаций, таких как Великий Волжский путь
и Путь из варяг в греки (с середины 1980-х гг. – объектов все более целенаправленных специализированных исследований). Эти пути встраиваются в общеконтинентальную систему коммуникаций и урбанистических центров Европы. Междисциплинарный подход позволяет сейчас для ряда из этих центров, таких как Ладога, использовать комплексный метод в изучении топографии, раскрывающий потенциал урбанистической структуры от исходного, ландшафтно-гидрографического, до ментального уровня.Прежде чем выходить на этот уровень «ландшафтных мифологем» и других нематериальных категорий средневековой культуры, надо констатировать выявленную на структурно-градостроительном уровне определенную синхронизацию эволюции общесеверного урбанизма
.Архаические «вик-структуры», объединяющие ядро ранней Ладоги (до середины IX в.), начальное Гнездово, Тимерево и аналогичные центры скандинавов и балтийских славян (Бирка, Хайтабу, Скирингссаль, Ральсвик и др.), сменяются классическими структурами средневекового укрепленного города – на Руси это прежде всего Новгород Великий и Псков. Надо отметить в последнем десятилетии XX в. качественные сдвиги в изучении генезиса и развития этих центров, в первом случае – во взаимосоотнесенных исследованиях В. Л. Янина, A. С. Хорошева, Е. А. Рыбиной и Е. Н. Носова, И. Янсона, В. Я. Конецкого, Н. И. Петрова; во втором – благодаря многолетним экспедициям В. В. Седова, В. Д. Белецкого и С. В. Белецкого.