Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Скандинавистика – самостоятельный, необычайно интересный и значимый феномен российской культуры XX в., который требует, несомненно, выделения и изучения, может быть, в качестве одного из малозаметных, но весьма важных ключей к национальному и общественному самосознанию. Переломный для страны 1957 г. ознаменовали не только первая (из 14 последующих) Скандинавская конференция и первый (из более чем 30 дальнейших выпусков) «Скандинавский сборник», но и первая публикация «Исландских саг» в блистательном переводе под ред. М. И. Стеблин-Каменского. За последующие 30 лет на русском языке был создан уникальный, пожалуй, не имеющий аналогов, корпус переводов древнесеверных источников по мифологии, эпосу и ранней истории Скандинавии эпохи викингов. Союз филологов, литературоведов, медиевистов, этнографов на Скандинавских конференциях дополнили экономисты и политологи, а последним и необходимым компонентом вошла в этот междисциплинарный комплекс – археология. Эта модель научного процесса в развитии гуманитарного знания оказалась эффективной и работоспособной (из прикладных следствий отметим добротные вузовские учебники «История Швеции», «История Норвегии», «История Скандинавских стран»). Вероятно, залог этого успеха заключался в том, что само обращение, именно к

скандинавистике, отвечало сокровенной и определяющей потребности российского общественного самосознания. Варяжский вопрос – начальный, а потому – ключевой вопрос русской истории.

Прежде чем был получен достаточно адекватный современному состоянию отечественной культуры и самосознания ответ на этот вопрос (то есть «Varangica» выполнила свою общественную функцию), прошел достаточно острый процесс «диалога внутри культуры», точнее и ýже – внутри отечественной археологии. В 1968 г. программа исследований, опубликованная двумя годами позднее, практически уже осуществлялась участниками Проблемного семинара ЛГУ; осенью этого года они встретились со своими коллегами (и оппонентами) из семинара проф. Д. А. Авдусина в Москве.

Лидер официального антинорманизма должен быть помянут добрым словом как один из организаторов по крайней мере начальной фазы тогдашнего нелегкого диалога. Соглашение Д. А. Авдусина с И. И. Ляпушкиным об одновременном и независимом исследовании Гнездовского поселения и курганного могильника – редчайший и для последующих десятилетий прецедент «интеллектуальной честности», вполне выдерживающий даже высокие критерии, выдвинутые для этого качества академиком А. Д. Сахаровым (тогда же, в 1968-м). Развивая начатую дискуссию, Д. А. Авдусин в структуре своего кафедрального семинара повторил распределение тем и участников, годом-двумя ранее определившихся в «славяно-варяжской секции» Проблемного семинара Л. С. Клейна. Образовались «авдусинские пары» по темам: Скандинавия (погребальный обряд эпохи викингов) – Г. С. Лебедев (ЛГУ), В. Я. Петрухин (МГУ); Гнездово

– В. А. Булкин (ЛГУ), Т. А. Пушкина (МГУ); Ярославское Поволжье – И. В. Дубов (ЛГУ), А. Е. Леонтьев (МГУ). Тогда же постоянной участницей авдусинского семинара по скандинавской тематике стала Анне Стальсберг (Норвегия).

Анализ последующей библиографии, от первых публикаций до кандидатских и докторских диссертаций (Хлевов, 1997: 83–89), позволяет, безусловно, заметить, во‑первых, последовательное расширение участников этого «клуба» (образовавшего в итоге действительное подобие «незримого колледжа»), во‑вторых, не сразу определившееся, но неодолимое сближение позиций. Критической точкой стал 1973 г. VI Скандинавской конференции в Таллине, когда в дискуссию Д. А. Авдусина с «ленинградскими норманистами» вместе с научной молодежью и на ее стороне вступили А. Н. Кирпичников и О. И. Давидан, а достаточно авторитетным арбитром (как и в дальнейшем) выступил В. В. Седов. Круг молодых московских исследователей с этого времени последовательно расширяется, прежде всего за счет историков и филологов-скандинавистов: Е. А. Мельникова, позднее Т. Н. Джаксон, Г. В. Глазырина и др. составляют к концу 1970-х гг. (VIII Скандинавская конференция, Петрозаводск, 1979) вместе с авдусинскими учениками то, что мы стали между собою называть «московской фракцией ленинградской школы».