Эрагон. Брисингр

Прячась за узловатыми кустиками можжевельника, торчавшими на склонах ущелья, Эрагон осторожно поднял голову и посмотрел вверх сквозь колючие ветки. На бархатно-синем небе зажигались первые звезды, которые показались ему холодными и острыми, точно льдинки. Затем после короткой передышки они с Рораном, стараясь не поскользнуться на влажной земле и не упасть, рысцой поспешили к разбитому ими лагерю.

У лагерного костра

Небольшая кучка тлеющих углей вздрагивала, точно бьющееся сердце огромного зверя. Время от времени над костром взлетала стайка золотистых искр, освещая лес вокруг и вновь исчезая в раскаленном нутре догорающего костра.

В неярких красноватых отблесках возникали то клочок каменистой земли, то свинцового оттенка куст можжевельника, а потом все снова тонуло во мраке.

Эрагон сидел, грея босые ноги у костра и с наслаждением опершись о мощную теплую лапу Сапфиры, покрытую жесткой чешуей. Роран сидел, как на насесте, на огромном пустотелом, выбеленном солнцем и ставшем твердым как камень стволе какого-то древнего дерева. Каждый раз, стоило ему шевельнуться, ствол издавал такой противный скрип, что Эрагону хотелось уши заткнуть.

Какое-то время в лощине царили тишина и спокойствие. Даже угли перестали потрескивать и тлели молча; Роран собрал для костра только старые сухие ветки, чтобы дымного хвоста не заметили недруги или просто излишне любопытные.

Эрагон только что закончил рассказывать Сапфире о событиях минувшего дня. Обычно ему это никогда не требовалось, ибо обмен мыслями и ощущениями происходил у них, как обмен слоями воды в пределах берегов одного и того же озера. Но в данном конкретном случае это оказалось необходимым, потому что Эрагон, совершая мысленную разведку близ Хелгринда и в самом логове раззаков, тщательно закрыл свою душу от любого проникновения.

После довольно продолжительной паузы Сапфира зевнула, демонстрируя ряды устрашающе острых клыков, и заметила:

«Возможно, эти раззаки – существа действительно очень жестокие и злобные, но куда сильнее меня впечатляет их способность заколдовать свою добычу настолько, что люди сами хотят, чтобы их съели. Они великие охотники, раз умеют это делать… Возможно, и я когда-нибудь попробую так действовать».

«Только не с людьми. Пробуй, например, на овцах», – сказал Эрагон.

«Люди, овцы – какая разница?» – И Сапфира рассмеялась своим глубоким горловым смехом – казалось, по ее длинной шее точно гром прокатился.

Чуть отклонившись вперед, чтобы во время этого приступа смеха острые чешуи Сапфиры не впивались ему в спину, Эрагон поднял свой посох, лежавший рядом на земле, и стал крутить его в ладонях, любуясь игрой света на переплетении корней, превращенном в набалдашник, на металлическом ободке и остром шипе в нижнем конце посоха.

Роран сунул ему в руки этот посох, сделанный из боярышника, перед их отлетом из лагеря варденов и сказал:

– Вот, держи. Это Фиск мне вырезал, когда раззак меня в плечо укусил. Я знаю, ты потерял свой меч, так, может, хоть этот посох тебе пригодится… Если ты захочешь раздобыть себе другой клинок, это само собой хорошо, но я точно знаю: нет ничего лучше, чем в разгар боя как следует врезать противнику крепкой, хорошей дубинкой.

И Эрагон, вспомнив о посохе, с которым Бром никогда не расставался, решил отказаться от нового меча в пользу этой узловатой, но необычайно крепкой деревяшки. Утратив Заррок, он пока не испытывал желания обзаводиться другим, заведомо менее могущественным мечом. В первую же ночь он с помощью нескольких заклинаний укрепил и свой посох из боярышника, и рукоять молота, которым был вооружен Роран, чтобы предохранить их оружие от любых повреждений, так что сломаться молот и посох теперь могли разве что при самых невероятных обстоятельствах.

Вихрь мыслей и видений, точно сорвавшись с поводка, проносился в мозгу Эрагона: хмурое оранжево-алое небо, которое водоворотом вращалось вокруг него, когда Сапфира ныряла, преследуя Всадника на красном драконе, а ветер так и свистел в ушах, и пальцы немели, сжимая рукоять меча, со звоном ударявшего по лезвию другого меча, когда он уже на земле рубился с тем Всадником… А потом он сорвал с него шлем и увидел лицо своего бывшего друга, своего верного спутника Муртага, которого считал мертвым… Ему никогда не забыть, какая усмешка играла на губах Муртага, когда он отобрал у него меч Заррок и заявил, что этот красный меч по праву наследования принадлежит ему, поскольку именно он – старший из них, двух родных братьев…