Эрагон. Возвращение

А некоторых он и вовсе не сумел распознать; у одних силуэт постоянно дрожал и менялся, словно видимый сквозь слой воды; других невозможно было отличить от деревьев, особенно когда они стояли неподвижно. Встречались ему и высокие эльфы с совершенно черными глазами — черными были у них даже белки! — и обладавшие такой поразительной, ужасающей красотой, что Эрагону стало не по себе. Когда эти эльфы случайно сталкивались с каким-либо предметом, то проходили сквозь него, как тени.

Но самым исключительным примером всего этого феноменального представления было само дерево Меноа, некогда бывшее эльфийкой по имени Линнея. Дерево это, казалось, постепенно оживало по мере продолжения праздника, ветви его качались сами собой в такт музыке, хотя ветра не было никакого, поскрипывал ствол, и от всего дерева исходило некое благословенное тепло, обволакивавшее всех, кто оказывался поблизости…

И еще Эрагону запомнились две попытки напасть на него из темноты, сопровождаемые криками и жутковатыми стонами, и то, что в эти моменты одна лишь Сапфира по-прежнему оставалась на страже, а все остальные эльфы, обезумевшие от магии, продолжали веселье, совершенно позабыв о юном Всаднике.

На третий день праздника, как впоследствии узнал Эрагон, он все же решился прочесть эльфам свою поэму. Резко вскочив, он заявил:

— Я не кузнец, не владею искусством резьбы, не умею ни вязать, ни лепить из глины, ни рисовать. У меня вообще нет способностей к изобразительным искусствам. Да и в магических искусствах мне до вас далеко, и вряд ли я когда-нибудь сумею с вами сравниться. У меня есть только мой собственный, хотя и небольшой пока, жизненный опыт, и то, что мне довелось пережить, я попытался переложить на язык поэзии, хоть и понимаю, что до настоящих бардов мне тоже далеко.

Затем, старательно подражая манере Брома, которого он много раз слышал в Карвахолле, Эрагон начал:

В том королевстве, что лежит у моря,

Средь гор, что вечно тонут в синеве,В последний день жестокой зимней стужиРожден был тот, кому судьба велелаСразить врага, который звался Дурза,В Стране Теней, в Стране Теней.Взращенный в мудрости и доброте,В тени дубов, чей век — тысячелетья,Стрелял оленей он, выслеживал медведей

И у старейшин племени учился, чтобыСразить врага, который звался Дурза,В Стране Теней, в Стране Теней.Лазутчиков выслеживал он ловко,И, в темноте парируя их подлые удары,Он бил в ответ — железом или камнем, стремясьСразить врага, который звался Дурза,

В Стране Теней, в Стране Теней.Летели годы, он мужал и креп,Он закалился и душой и телом,Но нетерпенье юности бурлилоВ его крови и сердце жгло огнем.И вот однажды повстречал он девуПрелестней утренней зари, мудрее,Чем сонмы мудрецов. Во лбу ее сиял

Свет Гёда неземной и освещал ей путь.Глаза ж ее синели цветом ночи,И в тех таинственных глубинах он увидел:Их светлый общий путь ведет туда,Где никогда уже не будет страхаПред ворогом, который звался Дурза,В Стране Теней, в Стране Теней.

Далее в сочиненной Эрагоном поэме повествовалось о том, как его герой добрался до страны этого Дурзы, встретил его и сразился с ним, «хоть сердце было хладным ужасом объято». Ему удалось одержать победу, но последнего, смертельного удара своему противнику он так и не нанес — он чувствовал, что уже возвысился над ним, а судьбы простых смертных он не боялся. И ему не нужно было убивать «врага, который звался Дурза». И он вложил свой меч в ножны, возвратился домой и в канун летнего солнцестояния женился на своей возлюбленной. С нею он прожил много лет в мире и согласии, и вот уже борода его побелела, но тут случилось нечто непредвиденное: