Эрагон. Возвращение

А потом они долго молчали. Молчание скапливалось между ними, точно песок, сыпавшийся из гигантских песочных часов и постепенно превращавшийся в высокую гору, которую ни один из них не проявлял желания разрушить. На поляне пронзительно верещали цикады. Наконец Эрагон сказал:

– Мне кажется, ты очень рада, что наконец оказалась дома.

– Да, рада, – рассеянно ответила она, легко наклонилась и подобрала ветку, упавшую с дерева Меноа. Положив ее на колени, она принялась плести из длинных игл корзиночку.

Эрагон наблюдал за нею, чувствуя, как кровь горячей волной приливает к щекам, и надеясь, что месяц светит не слишком ярко и она не заметит, какого цвета у него лицо.

– А где же… ты живешь? – Эрагон просто заставил себя нарушить молчание. – У вас с Имиладрис есть свой замок или дворец?

– Мы живем в Доме Тиалдари. Это старинные владения моих предков, и находятся они в западной части Эллесмеры. Если хочешь, я покажу тебе наш дом. Мне это было бы очень приятно.

– Это было бы просто здорово! – Смятенные мысли Эрагона вдруг успокоились, и у него возник совершенно практический вопрос: – Арья, а у вас в семье есть еще дети?

Она покачала головой.

– Тогда, значит, ты единственная наследница эльфийского трона?

– Конечно. А почему ты спрашиваешь? – Похоже, его любопытство ничуть не раздражало ее.

– Я не понимаю, почему же тебе в таком случае позволили заниматься столь опасным делом – быть посланницей у варденов да еще возить яйцо Сапфиры отсюда в Тронжхайм и обратно? Ведь ты – принцесса, будущая королева.

– Ты хочешь сказать, что это слишком опасно для обычной женщины. Для вашей женщины. А я уже говорила тебе: я совсем не такая, как ваши беспомощные… самки. И вот что тебе никак не удается понять: мы, эльфы, относимся к нашим правителям совсем иначе, чем люди или гномы. Для нашего правителя высшая обязанность – по мере сил и возможностей всюду и везде служить своему народу. И если для этого нужно пожертвовать жизнью, мы с радостью приемлем эту необходимость как доказательство нашей преданности «очагу, Дому и чести», как говорят гномы. Если бы я погибла, выполняя свой долг, наследником престола стал бы другой эльф – у нас ведь немало столь же знатных Домов. Даже и сейчас мне никто не может приказать стать королевой, если я сочту это неприемлемым для себя. Мы не выбираем таких правителей, которые не желают посвятить себя этой миссии целиком. – Арья помолчала, явно колеблясь, потом подтянула колени к самому подбородку, положила на них голову и грустно прибавила: – У меня ушло много лет на то, чтобы отточить все эти аргументы в спорах с матерью. – Она снова умолкла, и с минуту на поляне слышалось лишь оглушительное пение цикад. Потом, словно стряхнув с себя тяжкие раздумья, она спросила: – Как идут твои занятия с Оромисом?

Эрагон в ответ буркнул что-то невнятное – не слишком приятные воспоминания о сегодняшних занятиях сразу же испортили ему настроение, отравив всю радость общения с Арьей. Больше всего ему хотелось сейчас заползти в постель, накрыть голову подушкой и заснуть, позабыв весь этот день, однако он все же взял себя в руки и сказал, тщательно выговаривая каждое слово:

– Оромис-элда, по-моему, чересчур совершенен.

Он даже поморщился, так сильно Арья сжала вдруг его предплечье.

– Что у вас не так?

Он попытался высвободить руку.

– Ничего.

– Мы достаточно долго путешествовали вместе, Эрагон, чтобы я могла догадаться, когда ты счастлив, сердит… или страдаешь. Между вами явно что-то произошло. Если это так, ты просто обязан все рассказать мне! А я постараюсь как-то это исправить. Или, может, виновата твоя спина? Мы могли бы…

– Да нет, это не касается моего обучения! – Эрагону был неприятен этот разговор, но он заметил, что Арья искренне встревожена. – Пусть лучше тебе Сапфира расскажет. Спроси у нее.

– Я хочу услышать это от тебя, – тихо сказала Арья.

И Эрагон, стиснув зубы, принялся рассказывать. Он говорил неуверенно, почти шепотом, описывая свою неудачную попытку медитации и проникновения в мысли других живых существ, а затем поведал Арье и о том, что ядовитым шипом сидело в его сердце: о своем злополучном «благословении».

Услышав об этом, Арья выпустила его руку и вцепилась в корень дерева Меноа так, что костяшки пальцев у нее побелели; казалось, она черпает в этом корне силы, помогающие ей взять себя в руки.

– Барзул! – вырвалось у нее.

Это ругательство особенно встревожило Эрагона: он никогда прежде не слышал от нее таких грубых слов. К тому же это выражение служило гномам не только проклятием; оно означало нечто, весьма в данном случае подходящее: «дурная судьба».

– Я, конечно же, знаю, что ты благословил ту сиротку в Фартхен Дуре, но мне и в голову не приходило, что могло случиться нечто подобное… Ох, Эрагон, ты уж прости меня за то, что я сегодня вытащила вас на эту прогулку! Я ведь не знала, что творится у тебя на душе. Тебе, должно быть, больше всего хотелось побыть одному.