Эрагон. Возвращение

– Конечно. И не только для них. Рюнён – величайший кузнец, какой когда-либо существовал на свете. Я подумала, что тебе стоит познакомиться с нею – ради нее и ради себя самого.

– И я очень тебе за это благодарен!

«А она всегда такая грубая?» – спросила Сапфира.

Арья рассмеялась:

– Всегда. Для нее не существует ничего, кроме ее мастерства; она славится тем, что терпеть не может, когда ей мешают работать. Впрочем, ей легко прощают и грубость, и странные выходки – ведь ее изделиям нет равных.

Пока Арья отвечала Сапфире, Эрагон пытался разгадать, что означает выражение «Агэти Блёдрен». Он был уверен, что «блёдх» – это «кровь», и, стало быть, «блёдрен» должно означать что-то вроде «клятвы крови». А вот слова «агэти» он никогда не слыхал.

– Это значит «праздник», – пояснила Арья. – Мы устраиваем праздник Клятвы Крови каждые сто лет в день заключения мира с драконами. Вам обоим очень повезло, что вы как раз оказались здесь… – Брови Арьи, похожие на крылья птицы, вдруг сошлись на переносице, и она странно суровым тоном закончила: – Похоже, сама судьба об этом позаботилась.

И, весьма удивив Эрагона, она вдруг снова нырнула в лесную чашу. Он покорно последовал за ней. На этот раз она долго вела их по тропам, почти совсем заросшим травой и кустарником. Огни Эллесмеры давно уже исчезли за деревьями; вокруг был только темный лес, пропитанный, казалось, странной, непреходящей тревогой. Эрагон почти ничего не видел, и ему пришлось довериться Сапфире, чтобы не сбиться с тропы. Узловатые стволы деревьев толпились все теснее, грозя совсем сомкнуться. И когда Эрагон решил, что дальше им уж точно не пройти, деревья вдруг расступились, и они вышли на поляну, залитую ярким светом месяца, серпом висевшего над восточным краем леса.

Посреди поляны росла одинокая сосна. Не выше прочих своих сестер, но толщина ее поражала воображение – рядом с ней обычные сосны казались молодыми деревцами, которые легко может сломить любой сильный порыв ветра. Бугристые корни, расползаясь во все стороны от невероятно мощного ствола сосны, больше всего походили на одетые корой древесные вены, снабжающие кровью весь этот лес, отчего начинало казаться, что все здесь порождено одним этим деревом. Это поистине было сердце Дю Вельденвардена. Гигантское древо, подобно милосердному матриарху, хранило и защищало всех тех, кто укрылся под сенью его ветвей.

– Смотри! Это дерево Меноа, – прошептала Арья. – Под ним мы и устраиваем Агэти Блёдрен.

Эрагон почувствовал, как по виску его от волнения стекает холодная струйка пота: он вспомнил это имя. После того как Анжела предсказала ему в Тирме его судьбу, к нему подошел Солембум и сказал: «В урочный час, когда тебе понадобится оружие, ищи под корнями дерева Меноа. А когда покажется, что все потеряно и сил у тебя совсем не осталось, отправляйся к скале Кутхиан и произнеси вслух свое имя, чтобы открыть Склеп Усопших». Эрагон и представить себе не мог, что за оружие может быть спрятано под корнями этого дерева и как он станет искать его.

«Ты что-нибудь видишь?» – спросил он Сапфиру.

«Нет, но я думаю, что слова Солембума обретут какой-то смысл лишь тогда, когда мы сами поймем, что именно нам нужно».

Эрагон рассказал Арье о совете, который дал ему кот-оборотень, но – как и во время бесед с Аджихадом и Имиладрис – не стал раскрывать тайну пророчества Анжелы, ибо она касалась лишь его одного. Кроме того, он опасался, что Арья догадается о том, насколько он к ней неравнодушен.

Выслушав его, Арья сказала:

– Коты-оборотни редко предлагают помощь, но если уж предлагают, то ее нельзя оставлять без внимания. Насколько я знаю, под корнями Меноа нет никакого оружия; даже в наших песнях и легендах об этом не говорится ни слова. Что же касается скалы Кутхиан… Это название мне смутно знакомо – словно голос из полузабытого сна. Я наверняка слышала его прежде, хотя и не могу припомнить, где именно.

Когда они приблизились к дереву Меноа, внимание Эрагона привлекли полчища муравьев, ползавших по могучим корням. Видеть он мог лишь мелькание крошечных черных точек, однако урок Оромиса не прошел даром: он открыл ему возможность чувствовать жизнь окружающего мира и устанавливать с ним мысленную связь. Открыв свою душу, Эрагон устремился навстречу примитивному сознанию крошечного лесного народца, лишь мимоходом коснувшись сознания Арьи и Сапфиры.

И внезапно обнаружил рядом с собой некое громадное существо, тварь, безусловно способную мыслить и чувствовать и обладающую куда большим могуществом, чем у него, Эрагона. Даже обширнейшие мыслительные способности Оромиса, который так поддержал тогда Эрагона в Фартхен Дуре, казались карликовыми по сравнению с духовной мощью неведомого существа.

Казалось, сам воздух дрожит от напряжения, вызванного энергией и силой, исходящими от него. «Да ведь это же дерево!» – догадался вдруг Эрагон.

Да, источник он нашел безошибочно.