Эрагон. Возвращение

«Но ведь мир так устроен: кто-то обязательно кого-то ест, – возразила она. – Почему же ты не хочешь подчиниться такому порядку вещей?»

Эрагон задумался. Ему бы и в голову не пришло обвинять тех, кто продолжает питаться мясом. Для многих это вообще единственный способ выжить. Но сам он знал твердо: больше он так поступать не может, разве что если будет умирать от голода. Побывать в шкуре кролика и почувствовать то, что чувствует он… и после этого съесть его – это все равно что съесть самого себя!

«Нет, мы можем превозмочь свои желания, можем сделаться лучше! Ведь нельзя же, поддаваясь собственному гневу или чувству голода, убивать тех, кто нас рассердил или просто оказался слабее! Нельзя пренебрегать чувствами других живых существ! Мы созданы не идеальными и должны остерегаться собственных недостатков, иначе они нас погубят. – Эрагон снова глянул на отброшенные в сторону кроличьи тушки. – Оромис правильно говорил: ни к чему причинять ненужные страдания другим».

Сапфира явно была потрясена:

«Неужели теперь ты отречешься ото всех своих желаний?»

«От тех, что направлены на разрушение, я постараюсь отречься».

«Ты действительно так решил?»

«Да».

«В таком случае, – сказала Сапфира, – для меня эти кролики станут отличным десертом. – Эрагон не успел и глазом моргнуть, как она проглотила аппетитные тушки, слизнула с камня поджаренные потроха и заявила: – Я-то уж точно не могу жить, питаясь одними растениями, – это пища для дичи, а не для охотника и уж тем более не для дракона. И учти: я не желаю, чтобы меня стыдили за то, как я поддерживаю собственную жизнь. Все в этом мире имеет свое место. Это знают даже кролики».

«А я и не пытаюсь заставить тебя чувствовать себя виноватой, – сказал Эрагон и погладил ее по лапе. – Это мое личное решение. И я не стану никому навязывать свой выбор».

«Весьма разумно с твоей стороны», – с легким сарказмом заметила Сапфира.

Разбитое яйцо и разрушенное гнездо

– Сосредоточься, Эрагон, – сказал Оромис вполне дружелюбно.

Эрагон поморгал и даже протер глаза, пытаясь сосредоточиться на иероглифах, сплошь покрывавших старый, то и дело сворачивавшийся в трубку пергамент.

– Прости, учитель.

Усталость давила на него, казалось, к рукам и ногам ему привязали свинцовые гири. Он долго смотрел на сочетание бесконечных крючков и овалов, затем обмакнул перо в чернила и принялся их копировать.

За окном, у которого лицом к Эрагону стоял Оромис, виднелась зеленая лужайка, вся покрытая полосами длинных, вечерних теней. А дальше, за обрывом, в небесах, точно невиданные цветы, цвели перистые облака, окрашенные закатным солнцем.

Рука Эрагона вдруг непроизвольно дрогнула: по всему его телу от ноги, сведенной судорогой, прошла волна резкой боли. От неожиданности Эрагон даже сломал кончик пера, забрызгав и безнадежно испортив исписанный лист. Оромис тоже явно встревожился и сжал кулаки.

«Сапфира!» – мысленно крикнул Эрагон. Но связаться с нею ему не удалось; казалось, его отталкивают невидимые преграды, которыми она себя окружила. Он с трудом ее слышал, и мысли ее продолжали ускользать от него.

Он испуганно посмотрел на Оромиса и спросил:

– С ними что-то случилось, да?

– Этого я не знаю. Глаэдр возвращается, но он отказывается разговаривать со мной. – Сняв со стены свой меч Неглинг, Оромис быстро вышел из дома и остановился на самом краю утеса, подняв голову и ожидая, когда появится золотистый дракон.

Эрагон присоединился к нему, думая обо всем сразу – возможном и невозможном, – что только могло случиться с Сапфирой. Оба дракона улетели в полдень на север, в место под названием Скала Разбитых Яиц, где в былые времена гнездились дикие драконы. Лететь туда было недалеко и несложно. «Вряд ли на них напали ургалы, – думал Эрагон, – ведь эльфы ни за что не пропустили бы их в Дю Вельденварден».

Наконец показался Глаэдр – высоко-высоко среди темнеющих облаков он напоминал сверкающую пылинку. Когда он опустился на землю, Эрагон увидел у него на правой передней лапе глубокую рану, а среди золотистых чешуй виднелась прореха длиной с руку Эрагона. Алая кровь заполнила углубления между соседними чешуями.

Как только Глаэдр коснулся земли, Оромис бросился к нему, но замер как вкопанный, потому что дракон грозно зарычал на него и, припадая на раненую ногу, отполз к опушке леса. Там Глаэдр свернулся клубком и принялся дочиста вылизывать свою рану.

Оромис подошел к нему, однако соблюдая дистанцию, и опустился на колени. Было очевидно, что ждать он будет столько, сколько потребуется. Эрагон нервничал – минута шла за минутой. Наконец, точно следуя некоему неслышимому сигналу, Глаэдр посмотрел на Оромиса, как бы позволяя ему подойти ближе и осмотреть рану. Магия хлынула потоком, и гедвёй игнасия на ладони Оромиса вспыхнула ярким светом, стоило ему коснуться чешуйчатого бока старого дракона.

– Как он? – спросил Эрагон, когда Оромис вернулся к нему.