Эрагон. Возвращение

Эрагон осторожно пробирался по лабиринту пещер, стараясь не вывихнуть колено или лодыжку и постоянно глядя под ноги. В монолите было полно незаметных и очень глубоких трещин; упасть в такую было бы равносильно смерти. Несколько раз ему пришлось взбираться на довольно высокие скалы; два раза он даже прибегнул к магии, чтобы по воздуху преодолеть нагромождение камней на своем пути.

Признаки того, что некогда здесь обитали драконы, были видны повсюду – глубокие царапины в базальте, лужицы расплавленных камней, множество померкших обесцвеченных чешуй, застрявших в трещинах, окаменевшие кучи помета. Он даже наступил на что-то острое и нагнулся, чтобы посмотреть, что это такое; оказалось, кусочек зеленой скорлупы от драконьего яйца.

На восточном краю монолита стояла самая высокая башня; в центре ее была просторная пещера, похожая на черный бездонный колодец, но только как бы положенный набок. Именно там Эрагон наконец обнаружил Сапфиру. Она свернулась клубком в углублении у дальней стены спиной ко входу, и даже издали было видно, что ее сотрясает крупная дрожь. На стенах пещеры виднелись свежие следы свирепого пламени, а повсюду вокруг – разбросанные кости, словно здесь недавно шел смертельный бой.

– Сапфира! – громко окликнул Эрагон, потому что мысли драконихи по-прежнему были для него закрыты.

Голова Сапфиры резко дернулась вверх, и она посмотрела на него так, словно видела впервые; зрачки ее казались узенькими черными щелками – из-за светившего прямо у Эрагона за спиной закатного солнца. Она глухо рыкнула и отвернулась, содрогнувшись всем телом и слегка приподняв левое крыло. Но Эрагон успел увидеть длинную рваную рану у нее на верхней части бедра и похолодел от ужаса.

Он знал, что Сапфира ни за что не позволит ему подойти к ней, и поступил так же, как Оромис с Глаэдром: опустился на колени среди раздробленных и сокрушенных костей и стал ждать. Он ждал, не произнося ни слова, не шевелясь, пока у него совершенно не онемели ноги, а руки не перестали сгибаться от холода. И все же он с радостью платил эту цену, раз так было нужно, чтобы получить возможность помочь Сапфире.

Через какое-то время дракониха наконец заговорила:

«Я вела себя глупо».

«Мы все порой ведем себя глупо», – поспешил Эрагон успокоить ее.

«От этого не легче, когда твой черед оставаться в дураках».

«Да, наверное».

«Я всегда знала, что делать! Когда умер Гэрроу, я знала, что самое правильное – броситься вдогонку за раззаками. Когда умер Бром, я знала, что нужно отправиться в Гиллид, а оттуда – к варденам. А когда умер Аджихад, я знала, что ты должен принести клятву верности Насуаде. Путь всегда был мне ясен. Но только не сейчас. Сейчас я совершенно запуталась».

«В чем, Сапфира?»

Она не ответила и вдруг спросила:

«Ты знаешь, почему это место называется Камнем Разбитых Яиц?»

«Нет».

«Потому что во время войны между драконами и эльфами наши противники выследили находившихся здесь драконов и поубивали их всех во сне. Потом вдребезги разнесли драконьи гнезда, а все яйца разбили с помощью своей магии. В тот день на лес внизу пролился кровавый дождь, и ни один дракон больше никогда не селился здесь с тех пор».

Эрагон молчал. Он вовсе не для того оказался здесь, чтобы слушать истории о печальной судьбе остальных драконов. Ничего, он подождет, пока Сапфира наконец захочет рассказать ему, что же случилось с нею и с Глаэдром.

«Скажи что-нибудь!» – потребовала Сапфира.

«Ты позволишь мне излечить твою рану?»

«Лучше оставь меня в покое».

«Тогда я буду молчать, как статуя, и сидеть здесь до тех пор, пока не превращусь в пыль, ибо от тебя мне в значительной степени перешло уже и знаменитое драконье терпение».

И Сапфира все-таки заговорила, хотя каждое слово давалось ей с трудом, и были эти слова горьки, прерывисты и исполнены самоиронии: