Эрагон. Возвращение

Общаясь с нею и Сапфирой, Эрагон обрел даже некоторое спокойствие духа, к сожалению, правда, лишь поверхностное, способное в любой момент исчезнуть. Тут даже само время работало против него: Арья со дня на день должна была покинуть Дю Вельденварден – сразу после празднования Агэти Блёдрен. А потому Эрагон особенно ценил часы, проведенные с нею, и страшился ее приближающегося отъезда.

Весь город между тем охватила подготовка к празднику. Эрагон никогда еще не видел эльфов столь возбужденными и деловитыми. Они развешивали на деревьях разноцветные светильники и флажки – особенно много их было вокруг дерева Меноа; а на конце каждой его ветви висел фонарик, похожий на сверкающую каплю росы. Все полянки в лесу приобрели праздничный вид, украсившись свежими яркими цветами. Эрагон теперь особенно часто слышал, как вечерами эльфы поют цветам и деревьям, чтобы те цвели особенно красиво.

Каждый день из эльфийских городов в Эллесмеру прибывали сотни эльфов – никто не желал пропустить столь замечательный праздник, отмечаемый раз в столетие: праздник великого перемирия с драконами. Как подозревал Эрагон, многие приехали также с целью увидеть Сапфиру. Ему уже казалось, что он целыми днями только и делает, что отвечает на традиционное приветствие эльфов. Он знал, что даже те эльфы, которые во время празднования будут по делам находиться в чужих краях, непременно также отметят этот день, а во время праздничных церемоний в Эллесмере увидят все в магическом кристалле, сделав видимыми и себя, чтобы у участников праздника не возникло ощущения, что за ним кто-то подглядывает.

За неделю до Агэти Блёдрен после занятий, когда Эрагон с Сапфирой уже собирались возвращаться с утесов Телнаира в свое «орлиное гнездо», Оромис сообщил им:

– Вам обоим следует подумать о том, какие дары вы принесете во время праздника. По-моему, вам лучше избегать обращения к грамари, если, конечно, это не будет абсолютно необходимым для существования ваших даров. Вряд ли кто-то отнесется к ним с должным уважением, если они будут всего лишь результатом произнесенного заклинания, а не приложения ваших собственных умений. Это тоже одна из наших традиций.

Уже во время полета Эрагон спросил у Сапфиры:

«У тебя есть какие-нибудь идеи?»

«Кажется, одна имеется. Но, если не возражаешь, я сперва хотела бы поглядеть, можно ли ее использовать».

Эрагон успел перехватить лишь краешек мысленного изображения, возникшего у нее, – нечто вроде каменного кулака, поднявшегося над лесом, – и она тут же закрыла от него свои мысли.

Он улыбнулся:

«Ну, ты хоть намекни!»

«Огонь. Море огня!»

Дома, припоминая все свои навыки и умения, Эрагон размышлял: «Я ведь неплохо знаю только фермерское дело, а эти знания вряд ли сейчас могут мне пригодиться. Что же касается магии, то мне нечего и думать состязаться с эльфами. Разве я смогу когда-нибудь добиться того совершенства, какое мне довелось видеть у их мастеров?»

«Зато у тебя есть одно качество, которым здесь не обладает больше никто», – заметила Сапфира.

«Вот как?»

«Ты – Всадник, Эрагон, самостоятельная личность! У тебя есть своя собственная жизнь, собственные поступки и то положение, которого ты сам достиг. Воспользуйся всем этим – и у тебя получится нечто такое, чего не сможет больше сотворить никто. Но что бы ты ни сделал, пусть в основе его лежит то, что для тебя наиболее важно. Только тогда твой дар будет иметь смысл, только тогда он и у других вызовет соответствующие чувства».

Эрагон с удивлением поглядел на дракониху:

«Я и не подозревал, что ты так хорошо понимаешь сущность искусства».

«Не так уж и хорошо, – возразила она. – Ты забыл, что я полдня провела у Оромиса, наблюдая за тем, как он рисует, пока ты летал с Глаэдром? Между прочим, Оромис мне кое-что рассказывал и как раз о сущности искусства».

«Да-да, я действительно забыл».