Эркюль Пуаро

– Да, занимается парусным спортом. Вы слышали, что он навсегда расстался с Лумаутом?

– Нет, не слышал и, признаться, очень удивлен.

– А я нет. Видите ли, Картрайт не из тех, кто способен навсегда удалиться от света.

– Да-да, в этом-то я целиком с вами согласен. Меня удивляет другое. Ведь, кажется, у сэра Чарльза есть особая – и надо сказать, обворожительная! – причина, удерживающая его в Лумауте, а? Разве я не прав? Эта забавная девчушка, которую все зовут Эгг?

Глаза Пуаро лукаво поблескивали.

– О, значит, вы тоже это заметили?

– Разумеется. У меня безошибочный нюх, впрочем, у вас, кажется, тоже. Ax, la jeunesse![73] Она так трогательна!

Он вздохнул.

– Да-а, насчет причины вы попали в самую точку, – сказал мистер Саттертвейт. – Однако именно поэтому-то сэр Чарльз и бежал из Лумаута.

– Бежал от мадемуазель Литтон Гор? Но ведь он ее обожает, это ясно как день. Зачем же бежать?

– Ах, мосье Пуаро, вам этого не понять. Чисто национальные комплексы, свойственные только нам, англосаксам.

Однако мосье Пуаро продолжал развивать свою мысль.

– Конечно, – сказал он, – это лучший способ достичь своей цели. Стоит только бежать от женщины, как она тут же бросится вдогонку за вами. Безусловно, сэр Чарльз, столь опытный в сердечных делах, хорошо это знает.

Рассуждения мосье Пуаро позабавили мистера Саттертвейта.

– Признаться, у меня на этот счет иное мнение, – сказал он. – А что привело сюда вас? Вы на отдыхе?

– Да, теперь это мое обычное времяпрепровождение. Видите ли, я весьма преуспел в своей профессии. Нажил изрядное состояние. Ушел в отставку. Теперь вот путешествую, смотрю на мир.

– Превосходно! – сказал мистер Саттертвейт.

– N'est-ce pas?[74]

– Ма-мо-чка, – капризно затянула девочка, – ну чем мне заняться, скажи?

– Моя дорогая, – с упреком обратилась к ней мать, – разве тебе здесь не нравится? Посмотри, какое теплое солнышко!

– Но мне здесь нечем заняться!

– Побегай, поиграй. Ступай посмотри на море.

– Maman, – сказала вдруг невесть откуда взявшаяся девочка-француженка. – Joue avec moi![75]

– Amuse toi avec la balle, Marcelle![76] – досадливо поморщилась maman, подымая глаза от книги.

С унылым видом малышка послушно принялась стучать мячом о землю.

– Je m'amuse[77], – вздохнул Эркюль Пуаро с грустью. И как бы в ответ на мысль, которую он прочел во взгляде мистера Саттертвейта, проговорил: – И все же... Ну, вы меня понимаете...

Наступило неловкое молчание.

– Видите ли, – снова заговорил Пуаро. – Детство у меня прошло в бедности. Семья была большая, и нам пришлось самим выбиваться в люди. Я пошел работать в полицию, трудился в поте лица. И постепенно поднимался по служебной лестнице. Мое имя стало известным в профессиональных кругах, сначала на родине, в Бельгии, а потом и в других странах. Потом я вышел в отставку. А вскоре после этого началась война. Я был ранен. Больной и измученный, я приехал в Англию и нашел здесь приют у одной добросердечной леди. И вдруг она умирает... насильственной смертью – ее отравили. Eh bien, тут уж я сделал все, на что был способен. Заставил поработать свои серые клеточки. И нашел убийцу. Тогда я понял, что для меня еще не все потеряно. В самом деле, я никогда прежде не чувствовал себя столь уверенно. Так началась моя новая деятельность в качестве частного сыщика. Сколько захватывающих, загадочных, головоломных дел я распутал! Ах, мистер Саттертвейт, что это была за жизнь! Какая удивительная вещь людская психология! Вскоре я стал весьма состоятельным человеком. И вот в один прекрасный день я понял, что могу осуществить все свои мечты – денег у меня хватит.

Пуаро положил руку на колено мистера Саттертвейта.

– Друг мой, – с чувством продолжал Пуаро, подавшись к собеседнику, – бойтесь того дня, когда ваши мечты сбудутся. Посмотрите на эту малышку. Как она мечтала о загранице... казалось, что все будет таким удивительным, таким необыкновенным. Понимаете, о чем я?

– Понимаю, – сказал мистер Саттертвейт. – Вы не радуетесь жизни.

– Совершенно верно, – кивнул Пуаро и, глядя на своего собеседника, подумал про себя: «До чего же он похож на доброго гнома!»

И впрямь, на маленьком сморщенном личике мистера Саттертвейта выражалось живое сочувствие, глаза щурились в добродушно-лукавой улыбке. «Сказать? Или все-таки промолчать?» – прикидывал он.

Потом подчеркнуто неторопливо он развернул газету, которую все еще держал в руках.

– Вы уже видели это, мосье Пуаро? – сказал он, указывая на сообщение о смерти сэра Бартоломью.

Пуаро взял газету. Мистер Саттертвейт внимательно наблюдал за ним. Лицо маленького бельгийца было непроницаемо, однако чувствовалось, что он весь напрягся, как терьер, учуявший в норе крысу.

Эркюль Пуаро еще раз пробежал глазами сообщение, сложил газету и вернул ее мистеру Саттертвейту.

– Любопытно, – сказал он.

– Да. Похоже, сэр Чарльз был прав, а мы все ошибались.