Есенин

   — Так, Анна. Во всяком случае, почти так. Ведь мальчишескую мечту трудно выразить словами. Ты умница, Анна. Но, пожалуйста, не смейся над моим мальчишеством. И никому ни звука. Мало ли о чём мечтается? А потом, глядишь, позабылось. А посторонние поднимут на смех.

   — Серёжа, обещаю тебе молчать. Это будет твоей и моей тайной.

Анна невольно представила себе — Петроград, Кокушкин мост... И подумала: «Пушкина считают как потомка Ганнибалов чёрным, а ведь он был почти как Есенин, голубоглаз и темнорус. Имена их тоже похожи: Александр Сергеевич, Сергей Александрович».

К удивлению своему, Анна окончательно убедилась, что в сумасбродной на первый взгляд затее Есенина нет ничего мальчишеского.

15

Есенин торопливо шёл на собрание или, как он обычно говорил, на сходку Суриковского кружка. Было воскресенье — свободный день от работы в корректорской. Сергей теперь опять служил. В военное время им с Анной не удавалось сводить концы с концами на одно жалованье.

Суриковский литературно-музыкальный кружок занимал три комнаты в нижнем этаже старинного, давно не ремонтированного дома на Садовнической улице. Когда Есенин вошёл в хорошо протопленное помещение, почти все кружковцы были в сборе. Дородный, несколько барственный, в очках, блистающих не только стёклами, но и золотой оправой, Кошкаров-Заревой сидел за столом на председательском месте, осматривая присутствующих. Взглянув на часы, он удовлетворённо хмыкнул и, поднявшись, открыл собрание. Есенин молча занял своё обычное секретарское место. На этот раз дело обошлось без многословья, и Сергей Николаевич, сняв очки и сразу став растерянно-близоруким, заговорил твёрже и громче, чем всегда:

   — Идёт война многих народов, в том числе и нашего. Мы — люди, прежде всего преданные делу народа, интересам родины нашей. Напомню программные слова великого Некрасова: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан».

Кошкаров-Заревой привычным движением оседлал очками мясистый нос и продолжал, косясь на Есенина:

   — А я скажу так: мы с вами и поэтами будем, и гражданами почтём своим долгом не слыть, а быть. Не стану растекаться по древу, а скажу коротко и прямо: есть предложение издавать журнал, передовой, прогрессивный, борющийся за международное объединение трудящихся. Цель журнала изложена вот в этом проекте воззвания о нашем будущем журнале.

Он взял мелко исписанный листок и, поднеся почти вплотную к глазам, раздельно прочёл:

   — «Цель журнала — быть другом интеллигента, народника, сознательного крестьянина, фабричного рабочего и сельского учителя». — Сделав выдох, он разъяснил: — Вы, надеюсь, понимаете, что более откровенно мы не сможем сказать о нашем желании привлечь всех, кто хотя бы в малой степени настроен против кровопролитной войны.

   — И мы будем печатать в журнале наши антивоенные произведения? — громко спросил Есенин.

Кошкаров-Заревой, поёжившись от такой прямоты, ответил, стараясь смягчить формулировку:

   — Разумеется, в той степени, какую разрешит цензура военного времени. — Опасаясь щекотливых вопросов, Сергей Николаевич вдруг зачастил: — При обсуждении и решении вопроса об издании журнала прошу покорнейше учесть, что у нас нет пока ни денег, ни бумаги, не говоря уже о редакционном аппарате.

Не успел председательствующий, закончив своё выступление, сесть, Есенин попросил слова. Он поднялся, как бы навис над аудиторией, и заговорил нарочито просто, буднично, хотя в нём клокотало нетерпение, дышала удаль:

   — Мне думается, что вопрос, оглашённый Сергеем Николаевичем, насущно нужен и практически разрешим. Я думаю, что наш прямой гражданский долг, наше чистосердечное желание — это как можно скорее, буквально с завтрашнего дня приступить к организации журнала, к формированию редакции, к сбору стихов, прозы и публицистики.

Сергей Николаевич, как человек не только идейный, но и практичный, не скрыл, что для издания журнала у нас с вами нет, как говорится, ни кола ни двора. Думаю так: деньги, бумага, тем более редакционный аппарат — дело наживное. Что касается лично меня как члена нашего литературного коллектива, то я считаю себя мобилизованным: могу работать в редакции в любой должности и для первого номера журнала готов предоставить только что написанную поэму «Галки».

   — О чём она? — спросил кто-то из задних рядов.

   — О войне с пожеланием мира.

   — Когда сможем выпустить первый номер? — выкрикнул стоявший у самой двери кудрявый паренёк, которого Есенин видел впервые.

И паренёк, и деловой вопрос его понравились Есенину, и он заверил обнадёживающе:

   — Думаю, успеем к Новому году. Непременно даже успеем.

Председатель задвигался в кресле. Есенин глянул на него и понял, что Кошкаров-Заревой недоволен ни его словами, ни, главное, его тоном, чересчур уж уверенным, на что Сергей Николаевич Есенина не уполномочивал.

   — А где взять средства? — снова спросил кудрявый новичок.

   — Соберём на первый номер подушную подать: по трёшке, по пятёрке с души, — не задумываясь ответил Есенин.

   — А кто возьмётся распространять журнал? — не унимался кудряш.

   — Кто будет распространять? — переспросил Есенин и весело подмигнул: — Мы сами!