Есенин: Обещая встречу впереди

Без шапки, в меховой куртке, несколько секунд улыбался, потом вдруг, в секунду побледнев, заорал:

— Вы думаете, что я вышел читать вам стихи?! Нет, я вышел затем, чтоб послать вас к ёбаной матери! Спекулянты и шарлатаны!..

Те, кого он так назвал, начали подниматься с мест, иные полезли на сцену, другие орали: «Вызывайте „чеку“!» Есенин бычился, размахивал руками, был готов к драке — никто не решился его ударить.

Он был доволен.

Не сходя со сцены, продолжал орать, обучая собравшихся с использованием убедительных лексических оборотов, как им надо впредь реагировать на поэтов, читающих стихи.

В тот вечер он угадал в себе ещё одно амплуа — дебошира и драчуна.

…Забавно и то, что он один — невысокий, хотя и крепкий парень — заступился за целую компанию перепугавшихся пролетарских битюгов, которые, казалось бы, сами должны были спекулянтов разгонять одним посвистом заводским.

Куда там!

Свистеть лучше Есенина из поэтов — хоть молодых, хоть старших — тоже никто не умел.

Но весело начавшееся дело неожиданно закрутилось дальше.

Сначала явился сотрудник ВЧК Шейкман — он шёл мимо и заглянул на шум.

Следом комиссар МЧК А. Рекстынь оформила папку документов («Дело Есенина № 10055»).

Рекстынь вывела заключение: «Единственная мера, возможная в отношении к данному кафе, — это скорейшее его закрытие».

Кровать в тот нечётный день отогревал Есенин.

Остывал немножко под расспросы и неизбежные остроты Анатолия.

* * *

Райх на девятом месяце беременности, оставшаяся в Москве совсем одна, без родни, переехала в Дом матери и ребёнка на Остоженке. Там принимали матерей-одиночек, переживающих трудные времена.

3 февраля 1920 года она родила мальчика.

Позвонила Есенину по телефону:

— У нас мальчик, кому крестить?

Велел попросить стать крёстным Андрея Белого — он, в отличие от имажинистов, хотя бы в Бога верует.

— А имя какое дадим?

Есенин стал вспоминать хоть одно имя, которого нет у современных поэтов. Все поэты — соперники, и он не хотел, чтобы сын напоминал об одном из них.

Даже если сына не видеть — самим именем будет напоминать.

Поэтому Андрей, Александр, Анатолий, Бенедикт, Борис, Вадим, Валерий, Василий, Василиск, Владимир и далее по алфавиту были отринуты — пока не добрался до Константина.

Покрутил в голове — вроде нет ни одного.

— Костя, — быстро сказал жене.

— Хорошо, — ответила Зина.

Она слушалась его! Она по-прежнему его любила.

Только назавтра вспомнил: да как же так — ведь за день до родов, 2 февраля, выступал на диспуте «Настоящее и будущее русской поэзии» на Большой Дмитровке и ругался с Бальмонтом. Есенин что-то рассказывал про своё имажинистское образное зрение, а Бальмонт едва не рычал в ответ. Есенин на то улыбался на правах молодой силы.

А Бальмонт — Константин!

Но не переименовывать же теперь.

На сына смотреть не поехал.

Есенин на каких-то своих основаниях убедил себя, что Костя — не его.

По срокам зачатия всё совпадало день в день. Вообразить, что у Зины, жившей с маленькой дочкой в квартире Шершеневича, развивался роман на стороне, было невозможно. Но Есенин предпочёл думать, что его жена — изменница и, значит, никакой его вины за то, что он её оставил, нет.

Новорождённый Костя вскоре заболеет волчанкой и едва не умрёт. От усталости и постоянного стресса волчанка случится и у самой Зинаиды.

Поведение мужа — официально они ещё не развелись — Райх будет переживать настолько тяжело, что её настигнет временное психическое расстройство.

Она еле выползет из обрушившегося на неё кошмара. Но — выползет. И ребёнка выволочет.

Но те недели будет вспоминать с содроганием.

* * *

В те дни, зайдя к Эйгес, Есенин дарит ей только что изданное «Преображение» с надписью: «Тебе единой согрешу».

И на той же неделе очередной раз встречается с Надей Вольпин.

Во Всероссийском союзе поэтов тогда объявили очередные перевыборы.

Голосование было закрытым, но Есенин и его товарищи за всем присматривали, кому надо — подмигивали, чтобы позиций не утерять.

И тут — Надя.

Она прошла в комнатку правления со своим листком для голосования, Есенин юркнул следом.

— Семь, три? — спросил у неё, улыбаясь.

Она подняла на него непонимающий взгляд.

— Семь членов правления и трое в кандидаты… — пояснил Есенин.

Он засмеялась не столько даже сказанному, сколько его вниманию.

— Живёшь: Всеволжский переулок, а дом какой и комната? — спросил он, глядя ей в глаза.

По результату выборов в правление вновь попали трое имажинистов — Есенин, Грузинов и Мариенгоф. Четверо других членов правления никакой конкуренции не составляли, тем более что среди них был пролетарский поэт Василий Александровский, имажинистам подражающий и на них ориентирующийся.

Шершеневича с поста руководителя выжили, но главой правления стал ещё один пролетарий — Михаил Герасимов; он публиковался в имажинистских сборниках и был соавтором Есенина, когда в 1918 году сочиняли «Кантату».