Еще не вечер

– Да, по таким приметам я буду искать долго, – согласился Отари. – Слушай, а если дать в прокуратуру телефонограмму с перечислением примет Зинича и Артеменко и спросить, не разыскивается ли такой человек?

– Они могут просто не ответить, – сказал Гуров. – А что сделает с тобой за это начальство?

– Слушай, моя шкура, моя забота! – вспылил Отари. – Я дам такую телефонограмму сегодня.

– Как говорит мой любимый начальник: прыгай, здесь неглубоко. Подойдем к вопросу с другой стороны. Необходимо найти человека с зонтом.

– Ты уже подходил с другой стороны, – угрюмо ответил Отари. – Я могу дать телефонограмму, потом отвечать, взять людей из других служб я не могу.

– Десять человек у тебя есть, розыскники подчиняются тебе непосредственно, – начал Гуров. – Конечно, нужно человек сто, но когда нет гербовой, пишут на простой. Я, фантазируя, могу и ошибиться, но работу надо выполнить. Запоминай. Москвич, лет шестидесяти, одинокий, живет не в гостинице и не в пансионате, снимает либо комнату с отдельным входом, либо, скорее всего, изолированную квартиру. Приехал в город в одно время с Артеменко, днем раньше или позже. Живет под легендой человека, приехавшего с Дальнего Востока или Севера, возможно, выдает себя за золотоискателя. Среднего роста, среднего телосложения, возможно, носит дымчатые очки и золотой перстень. Кваpтира находится от «Приморской» в трех – десяти кварталах. Ищите.

– Откуда все придумал?

– Долго объяснять, это моя кухня. С Зиничем москвич контакт прервал, из города не уехал, будет искать связи с Артеменко. Надо узнать у администратора, интересовался ли кто, в каком номере живет Артеменко и номером его телефона. И ты сам кончай руководить, Отари, ноги в руки, и пошел. Если вы его найдете, сообщите мне адрес. Все. Машина не нужна, я пройдусь.

Гуров встал, пошел с веранды, остановился, взглянул на Отари:

– Быстро – хорошо не бывает, и я упустил: он должен где-то есть и пить. Пошли двух человек в кафе и рестораны. Их в данном районе не так много. Второе – если узнаешь, что администратору звонили и интересовались Артеменко, сообщи мне об этом немедленно.

Дождь устал или иссяк – неизвестно, его сменил холодный ветер. Гуров застегнул куртку, сунул руки в карманы. Если Отари обиделся, так и пусть, отойдет, не красная девица, рассуждал он, спускаясь к центру. И увидел Таню, которая в прозрачном плаще с капюшоном, с гвоздиками в руках шла по другой стороне улицы. «Вот напасть, – подумал Гуров, – этой девчонке вообще нет места в моей схеме».

На главной улице было если не многолюдно, то и не пустынно, людям надоело сидеть под крышей, они решили воспользоваться передышкой, которую даровали хмурые небеса. Гуров пошел быстрее, Таня не отставала. Он зашел в книжный магазин, взглянул на противоположную сторону через витрину, – девушка стояла у телефона-автомата. Неужели она следит за ним? Тоже пинкертон нашелся, в ярко-голубом плаще и с красными гвоздиками в руках! Еще бы флаг взяла, лучше транспарант.

Гуров пересек улицу, подошел к Тане, спросил:

– Вы звонить?

– Нет, жду, пока вы выйдете из магазина, – без тени смущения ответила девушка. – Десять минут иду за вами по улице, думаю: соизволит заметить или не соизволит?

– Если хотите, чтобы вас видели, держитесь не за спиной, а перед глазами, – без всякого юмора сказал Гуров. – Проще и быстрее.

– Скучный вы, Лев Иванович. Ну, чего мы стоим? Звонить вам некуда, пригласите на чашку кофе.

– Приглашаю. – Гуров взял девушку под руку и случайно зацепил сумочку. Она оказалась неестественно тяжелой.

Таня заметила взгляд Гурова, щелкнула замочком:

– Не пистолет, бутылка.

– Уверен, что с минеральной водой.

«Нет, не проста девушка, – подумал Гуров. – Сумочку открыть открыла, а содержимое прикрыто мужским носовым платком. И почему тебе пришла мысль об оружии? И «пистолет» – не женское слово».

Майя в своем номере смотрела телевизор, полулежала в кресле, положив длинные стройные ноги на журнальный столик и опустив расслабленные руки. Ее фигура излучала покой и умиротворение. Имей Майя оружие, а выстрелом в телевизионный экран можно было бы убить выступающего, она нажала бы на спусковой крючок без промедления.

По телевизору выступала бывшая соперница Майи, хорошая спортсменка, но отнюдь не экстра-класса. Телевизионщики усадили «подругу» в кухне ее квартиры – две убогие комнаты уже показали. Рядом таращили глаза мальчик и девочка лет трех-четырех, и, чуть улыбаясь, смотрел на жену парень лет тридцати. Его простодушная улыбка казалась Майе абсолютно идиотской. Верка, так звали бывшую соперницу, была большеротой, курносой и лопоухой, с короткими тяжелыми ногами. Майя звала ее в свое время кочерыжкой. Верка не блистала способностями, на тренировках работала, как ломовая лошадь, выступала через «не могу», выигрывала, как говорится, «на зубах», проигрывая, в раздевалке тихо плакала. Считая бесперспективной, на нее мало обращали внимания тренеры, а мужчины попросту не замечали. Два года Верка была в Майю влюблена, повсюду таскалась за ней, носила ее сумку, передавала записки и цветы.