– Я так испугался, – шепчу я.
– Дальше, – шепчет Ана.
– Я увидел ее в таком состоянии и понял, что я, возможно, тоже виноват в ее надломе…
В моей памяти всплывают воспоминания из прошлого – Лейла шалит, нарочно поворачиваясь ко мне спиной и зная, чем ей это грозит.
– Она всегда была живой и озорной. Она могла причинить тебе вред. И я был бы виноват в этом.
– Но ведь не причинила же, – говорит Ана. – И ты не виноват в ее безумии, Кристиан.
– Я лишь хотел, чтобы ты ушла. Я хотел, чтобы ты была подальше от опасности, а… Ты. Просто. Не хотела. Уходить. – Мое отчаяние возвращается, и я сердито гляжу на Ану. – Анастейша Стил, вы самая упрямая женщина на свете. – Я закрываю глаза и снова качаю головой. Что мне с ней делать?
Она все еще стоит передо мной на коленях, когда я открываю глаза.
– Ты не собиралась сбежать? – спрашиваю я.
– Нет! – Теперь она говорит с легким отчаянием.
Она не бросает меня. Я вздыхаю.
– Я подумал… – Я замолкаю. – Ана. Вот, я весь перед тобой… и я весь твой. Что мне сделать, чтобы ты это поняла? Чтобы ты увидела, что я хочу тебя всю, всю целиком, какая ты есть. Что я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, Кристиан, и видеть тебя вот таким, это… – Она замолкает и глотает слезы. – Я думала, что сломала тебя.
– Сломала? Меня? О нет, Ана. Как раз наоборот.
Я беру ее за руку.
– Ты мое спасение, – шепчу я. – Спасительная соломинка.
Я целую поочередно ее пальцы, потом прижимаю мою ладонь к ее ладони.
Да. И прежде чем я передумал, я беру ее руку и кладу ее себе на грудь, чуть выше сердца.
Тьма расползается внутри грудной клетки, учащается дыхание. Но я держу под контролем свой страх. Еще, еще, Грей. Я опускаю свою руку и оставляю ее руку на своей груди, смотрю на ее милое личико. В ее глазах я вижу сострадание.
Я вижу.
Она слегка сгибает пальцы, и я чувствую сквозь ткань рубашки ее коготки. Потом убирает руку.
– Нет, – говорю я и снова прижимаю ее руку к моей груди. – Не надо.
Она удивленно смотрит на меня, но потом придвигается ближе, чтобы наши колени касались друг друга, и поднимает другую руку.
Черт побери. Она собирается меня раздеть.
Меня наполняет ужас. Не могу дышать. Одной рукой она неловко пытается расстегнуть верхнюю пуговицу. Она шевелит пальцами другой руки, и я отпускаю ее. Обеими руками она легко справляется с пуговицами, а когда распахивает рубашку, я раскрываю губы, и мое дыхание учащается.
Ее рука приближается к моей груди. Она хочет дотронуться до меня. Кожа к коже, тело к телу. Собравшись с духом, используя опыт многолетнего контроля, готовлюсь к ее прикосновению.
Ана колеблется.
– Да, – шепчу я, подбадривая ее, и наклоняю голову набок.
Кончики ее пальцев легче перышка касаются моей груди и гладят там волосы. Страх подбирается к моему горлу, стягивается тугим узлом; не могу сглотнуть. Ана убирает руку, но я хватаю ее и прижимаю к своей коже.
– Нет. Мне так надо, – шепчу я через силу.
Я должен это сделать.
Я делаю это для нее.
Она прижимает ко мне ладонь, потом ведет пальцем линию к моему сердцу. Пальчики нежные и теплые, но они все равно обжигают мне кожу. Оставляют на мне следы. Я весь ее. Я хочу дать ей свою любовь, свое доверие.
Я твой, Ана.
Весь твой.
С трудом втягиваю воздух в легкие.
Ана ерзает, у нее потемнели глаза. Она еще раз проводит пальцами по моей груди, потом кладет руки мне на колени и наклоняется вперед.
Черт побери. Я закрываю глаза. Мне трудно все это выдержать. Я запрокидываю голову. Жду. И чувствую, как ее губы с огромной нежностью целуют то место, где стучит мое сердце.
Из меня вырывается стон.
Это сокрушительно. Это ад. Но это Ана, она здесь, любит меня.
– Еще, – шепчу я.
Она наклоняется и целует меня повыше сердца. Я понимаю, что она делает. Понимаю, где она меня целует. Она делает это снова и снова. Ее губы нежно касаются каждого шрама. Я знаю, где они у меня. Знаю с того самого дня, когда они появились на моем теле. И вот она делает то, чего не делал никто и никогда. Целует меня. Принимает меня. Принимает и эту мою темную сторону.