Эшелон на Самарканд

Никто не отозвался. Так Деев и провел этот день: то спускаясь в тень, к лежащему без сознания мальчишке, то карабкаясь по ступеням к сочащемуся из щелей свету и требуя — у кого? — лекарства для больного и свободы для себя. Забота о другом взбодрила получше супа: на свою лежанку он так и не прилег.

Дверь открылась только вечером. Вошла старуха. За ее спиной мелькнул внушительный мужской силуэт с ружьем за плечами, и Деев не стал даже пытаться выскочить на улицу, лишь затараторил в распахнувшуюся щель: про пустыню, эшелон, детей… Много рассказать не успел: дверь захлопнулась.

Увидев Деева — вполне даже разговорчивого, а не лежащего пластом, — старая вновь одобряюще заскрипела на своем языке. Горячую его речь поняла вряд ли. С собой принесла еду для взрослого и таз с водой для ребенка. Вода была густого черного цвета, видно, настоянная на травах.

Этим-то настоем Деев и обтирал мальчишку — всю ночь, иногда прерываясь на сон. Ослабелый организм Деева еще требовал покоя, но взбодрившийся мозг отдыхать не давал: будил каждый час и гнал к соседу — щупать пылающий лоб, смывать с тельца пот и плотнее укутывать в одеяла — свою кошму Деев отдал мальчику.

Удивительным образом старуха обходилась без лампы: бесстрашно спускалась по крутым ступеням, поила и кормила пациентов-узников, ухаживала за дитем, хотя в подвале царил даже не сумрак — мрак. Видела в темноте? Деев не видел — и разглядеть лицо соседа за пару проведенных с ним дней так и не сумел.

Решил вот что: еще сутки провести на харчах в зиндане, собирая силы, а следующим вечером — бежать. Притаившись у входа, дождаться стука засова, а едва приоткроется дверь — нырк в щель. Постараться не сбить старуху с ног, чтобы не навредить. Охранника с ружьем наоборот — сбить. Самому утекать в первую же попавшуюся подворотню, а уж дальше — куда ноги вынесут.

За дни в подвале Деев изучил здешнюю жизнь на слух: утром и днем за дверью всегда было людно, и удрать через толпу удалось бы вряд ли. А во время поздних приходов старухи гул улицы стихал, одно только лошадиное ржание раздавалось неподалеку — тогда-то и надо было драпать. Сначала найти отделение милиции. А если нет его в этой аллахом забытой деревушке — отыскать в ближайшем городе покрупнее. Все же находится Деев не в какой-нибудь средневековой Персии, а в советском Туркестане! С помощью милиции снарядить экспедицию на поиски эшелона, а также прийти с инспекцией в этот подвал — мальчишку отправить в больницу, кем бы ни оказался, а хозяев дома судить. Всё.

* * *

Шаги за дверью приближались.

Деев стоял на верхней ступеньке, подобравшись, как боксер, и уставившись взглядом в щель у пола — щель светилась мягким вечерним светом, обещая скорый закат. Шнурки были завязаны накрепко и воткнуты в ботинки, чтобы не мешали при беге. Бушлат — застегнут под горло.

Шаги за дверью приближались, но это были не легкие старушечьи шаги, не ее деревянные сандалии. Несколько мужчин — даже не двое, а больше — топали к подвалу, переговариваясь и бряцая по камням обувными подковами.

С несколькими ему не справиться. Без револьвера, одному, еще слабому от истощения — нет, не справиться.

Лязгнул железный засов.

Щель распахнулась до проема. В нем — три силуэта: показалось — с гигантскими головами, оказалось — в мохнатых лисьих шапках. У всех троих — ружья, наставлены на Деева. Загалдели по-своему, поводя теми ружьями, — обращались к нему.

Сердятся, что у двери стоял? Примирительно подняв ладони, Деев отступил по ступеням назад, но мужчины загалдели громче. Предлагают идти вперед? Он поднялся обратно к выходу и шагнул за порог.

Дернули стволами, показывая направление, каркнули повелительно — и он зашагал, медленно переставляя ноги и оглядываясь на сопровождающих и окрестности.

Низкое двухэтажное строение обрамляло квадратный двор. Над головой, квадратом же, светлело предзакатное небо. В одном углу — свечка мечети. Другой словно выжрало мощным взрывом или бомбежкой: там уже не угол, а одни развалины, один огромный пролом, и простирается за ним до горизонта голая земля — пустыня.

Да и весь этот дом — без окон, с арочными сводами, в которых темнеют дыры вместо дверей, сложенный из плоского рыжего кирпича, наполовину вывалившегося из кладки, когда-то покрытый изразцами и мозаикой, а теперь только пылью и трещинами, — весь этот дом был уже сплошная развалина. Не взрывом перекосило пролеты и разрушило балки перекрытий, а — временем. Не взрывом сорвало бирюзовую смальту со стен, а — временем. Время засеяло мощеный двор полынью, забило комнаты песком и обглодало нарядную некогда мечеть, оставив от нее лишь мертвый остов. Это был заброшенный караван-сарай, и возраст его измерялся не годами, а столетиями.