«Если», 2016 № 02

Сербин провел за монитором не пару часов, а все четыре. Мы с Андреем успели прогуляться по пустым коридорам и переходам между корпусами. Стены некоторых зданий помнили времена незапамятные: некоторые из выцветших плакатов с призывами и лозунгами о единстве партии и народа могли оказаться не новоделом, а ценными раритетами. Камера на моем навигаторе была хорошей и брала даже в тусклом освещении. Я снял навигатор с запястья и, держа его за браслет, просто водил объективом по стенам. Когда вернемся, покажу Ленке, дочке соседа. Она с подружками-третьекурсницами увлекается левыми идеями и как-то слишком возбужденно говорила на днях о том, что через месяц случится юбилей, сто пятьдесят лет забытой революции. Девушка симпатичная, я искал к ней подходы, но меня несколько смущал энтузиазм, с которым она провозглашала мутные и подозрительные лозунги о социальной справедливости. Сосед уверял, что к выпускным экзаменам она перебесится и возьмется за ум, а если за мужика хорошего выйдет, то и раньше.

Некоторые коридоры были заставлены пустыми стендами, в которых, судя по уцелевшим этикеткам, когда-то находились образцы продукции. На третьем этаже я увидел табличку с надписью «ЗАО Биопрогресс». Здесь как раз и работал покойник. Закрытое акционерное общество знавало лучшие времена — табличка была из литой бронзы. Дверь, на которой она висела, оказалась полуоткрытой, но в большой комнате остались только пустые столы. На одном из них возвышалась пирамида из допотопных ламповых мониторов. Такие я видел только в Политехническом музее, куда нас, сирот из императорского народного дома, водили два раза в год.

Перекинулись в картишки с охранниками. Вполне приличные ребята, самый зверовидный вообще оказался театральным критиком, подрабатывающим в межсезонье. На вопрос, что можно посмотреть в свободное время, охранник-театрал брезгливо скривился. Мол, тошнит уже от скучной классики и всякого, прости господи, постинтеллектуализьма, если вы понимаете, что я имею в виду. Честно признался, что не понимаю. На второе представление, пояснил он, либо никто не приходит, либо вваливается толпа, еле сдерживаемая полицией, — вразумлять заигравшихся лицедеев. Хотя иногда бывают забавные посталляции. Скандально известный Драгомиров учинил в одном из залов Кунсткамеры композицию под названием «Сны заспиртованных младенцев», за что вместе с творческим коллективом был бит музейными и институтскими работниками, а в прессе удостоился разгромной статьи «Сон проспиртованного режиссера».

— Твоя статья? — спросил Андрей.

— Ухм, — осклабился тот.

Когда Сербин вышел из кабинета управляющего, день был в разгаре. Впрочем, на работе никто не горел: в коридорах пусто, двери либо запечатаны, либо на сигнализации, и, судя по зеленой точечке датчика движения, там тоже никого. Однако в буфете все шесть столиков были плотно заняты то ли малярами, то ли штукатурами. Мы люди не гордые и, взяв несколько порций съедобных на вид котлет, пирогов с капустой и соку, зашли в ближайший кабинет, открыв дверь универсальной картой. За нами с криком: «Выносить нельзя» метнулась кассирша, но возникший ниоткуда Семен Ефимович что-то шепнул, и она вернулась на свое место.

Подносы мы честно принесли обратно, а одноразовые тарелки выкинули в мусорный бак.

В помещениях интересующей нас фирмы прогрессом даже не пахло. В двух лабораториях, как сказал Сербин, царила мерзость запустения — ободранные до бетона стены, сваленные в кучу разбитые в хлам стулья и кресла, пол усыпан бумажной трухой, словно здесь порезвился шредер-маньяк. Остальные комнаты, числом пять, опечатаны. Нас это не остановило, но и там ничего подозрительного не было. Скучные шкафы — пустые или со стеклянной и фаянсовой посудой. Немытые колбы, шеренги пробирок в штативах, квадратный ящик центрифуги с четырьмя гнездами, прозрачную крышку которой покрывал ровный слой пыли, на которой хотелось вывести пальцем «Протри меня!». Ни одной живой души. Скучная картина. Вот если бы за дверью лежал хладный труп с приколотой на белый халат запиской «Это я убил автомобилем господина Жирмунского»…

В последней комнате обнаружились следы жизни. Кулер в углу включен, и воды в нем почти полбутыли. На лабораторном столе рядом с непонятным сооружением из стеклянных и металлических емкостей — чайник и несколько фирменных кружек с логотипом в виде восьмилучевой звезды, окруженной надписью «Биопрогресс». Неплохо сохранившийся диван с мягкой обивкой, кресла, аккуратно придвинутые к столам…

— Ничего подозрительного, — подытожил Сергей Викторович и уселся вытянув ноги. — Обычная фирма, доживает последние дни, госзаказ выполнен и отгружен два месяца назад, других тендеров нет и не предвидится. Сотрудники разбежались, никто внезапно не разбогател, не выехал за рубеж и не получил наследство от богатого дядюшки. Почти все, кроме пенсионеров, устроились по специальности в научном городке.

Он глянул в навигатор.

— Ольгинское шоссе. Если надо будет поговорить, то можно пешочком прогуляться. Только погода мерзкая.