Если б мы не любили так нежно

Несколько тысяч подвод обоза в хвосте армии, растянувшиеся по осенним раскисшим дорогам, так сильно задерживали движение войск на запад, что она делала не более двух-трех поприщ в сутки. Отдыхали войска почти всюду под открытым небом в дождь, грязь и холод. Ломались телеги, падали лошади, отставали измученные, заболевшие ратники. Армия таяла на глазах. Лермонт с растущей тревогой считал число набитых и захромавших коней в шквадроне. Ропп хватался за голову. Шеин хранил внешнее спокойствие. Он заранее высчитал, составляя план похода, что почти полное бездорожье, осенняя распутица, плохонькая одежка и обувка его воинов, бездомность, бескормица, боевые потери уполовинят его армию до того, как она с боями дойдет до Смоленска. Увы, расчет его оказался чересчур розовым: до Смоленска дошла только треть армии. Слишком много встретилось по пути неожиданностей и затруднений, связанных с передвижением по одной мало-мальски сносной дороге и по гиблым проселкам огромной армии в предзимье.[117]

Лермонт рвался встретиться с Шеиным и боялся, что ничего у него не выйдет из этой встречи. Состоялась она в разрушенном, еще дымящемся Дорогобуже. Шеин молча выслушал страстный рапорт о грабительстве в армии, расчесывая пальцами надвое пегую от седины бороду.

— Знаю, — молвил он наконец, — в армии меня считают тираном, деспотом. И верно! Почти двадцать лет я готовился к этой войне, а мы не готовы к ней. Святейший поспешил. Ненависть — плохой советчик. И теперь все пойдет прахом, коли я не погоню армию, как коня на гонках. Или загоню армию, или одержу победу. Нужда, лишения, гибель тысяч и тысяч бойцов — разве я этого всего не вижу? Армия расплачивается за просчеты патриарха и мои тоже, за скопидомство и важность князей-бояр. И все-таки только вперед! Иначе все жертвы будут напрасны, иначе армия погибнет, не дойдя до поля решающего сражения — до Смоленска. Война — это стихия, у нее свои дикие законы. Если рейтары должны ограбить мое поместье, чтобы накормить себя и своих коней и продвинуться еще на три поприща вперед, — ради Бога, пусть грабят. На кону — все наше дело. Война идет за Русь. Тут уж не до мошны и не до твоих, ротмистр, угрызений и чистоплюйства. Вспомни, как беспощадно гнал Господь племя Израилево через пустыню из Египта!

— Господь дал тому племени манну небесную…

— Манна — в Смоленске. Чем раньше возьмем крепость, тем больше захватим припасов. Достанем крепость — всех накормлю. И победа будет за нами! Иди, ротмистр, с Богом…

Глаза у главного воеводы налились кровью.

Лермонт молча поклонился, собираясь выйти вон.

— Постой! Скажу тебе все… — Он выпил квасу из кружки. — Я хотел сколотить народную армию. Доколе будет Русь уповать на наемников! Рейтары твои всегда были и останутся грабителями. Чужая для них страна, чужой народ. Не гневайся, не про тебя разговор. Ты белая ворона средь черных рейтаров. Не успел, не смог. Да и как сколотишь армию? Станут ли холопи сражаться за крепостную Русь! Шиш-то… Нужно сбросить ярмо с поселян, да ведь это анафема для Трубецкого, для князей-бояр! А пока не будет у нас армии народной, армия будет всегда довольствоваться грабежом. Заруби это на носу и гони, гони рейтаров на Смоленск!..

Только 24 ноября, когда все вокруг уже стало белым-бело от снега в первый мороз, выступила армия из Дорогобужа, получив ржавые сухари, ветчину, масло коровье, муку, крупу, толокно. В стужу и метель брела эта армия по смоленским лесам и полям. Лишь к 15 декабря 1632 года привел Шеин свою сильно поредевшую армию под Смоленск, и тут же, как только поставили ему шатер, взялся он писать Царю, дуя на озябшие пальцы, о том, что армия съела в походе все запасы и опять ей грозит голодная смерть.

Двадцать восьмого ноября Шеин снова писал Царю: «Государевых запасов нет, купить не у кого, а из Вязьмы запасов привозят понемногу, телег по десять и по пятнадцать, и того запасу на один день не становится… а пешие русские люди с голоду бегают из-под Смоленска, а немецкие люди от голода заболели и помирают…»

Шеин метал громы, расхаживая в своем шалаше:

— Когда же мы, русские, начнем учиться на ошибках? Почти девяносто лет назад Царь Иван Васильевич двинулся в декабре на Казань… И что же! Он не дошел до Нижнего — начались оттепели и проливные дожди! В феврале ему пришлось воротиться назад несолоно хлебавши! Но он извлек пользу из этой ошибки. Через четыре года хорошо подготовился, собрал стопятидесятитысячное войско и отправился в поход на Казань уже в июне и второго октября взял-таки Казань!.. Чтобы учиться у истории, надо ее знать. А воеводы у нас — невежи дремучие. Взять хотя бы воевод князей Прозоровского и Белосельского, — нет у них ни искуса воинского, ни мужества, как у иных малых воевод, таких хотя бы, как Тухачевский и Твардовский, а грамоте и эти еле обучены. Князя Пожарского — вот бы мне кого в товарищи, да и он стар стал, местничать надумал!..

Он пробивал армии путь на запад, и сильнее, чем когда-либо прежде за почти двадцать чужбинных лет, грызла Лермонта тоска по родине.