Если бы мы знали

В третий раз она сообщила, что Люк проснулся. Он пришибленный, плохо соображает из-за лекарств, но живой. И может говорить. И двигать всеми конечностями. Мозг, судя по всему, работает как надо.

Папа Люка чуть не расплакался. Мама просияла. Эддисон меня обняла, но я была так потрясена, что не могла пошевелиться, не могла улыбнуться и ничего не чувствовала. У меня перед глазами стоял все тот же синий и безжизненный Люк, и я знала, что мне необходимо чем-то заменить эту картинку, чтобы от нее избавиться. Может, если я увижу его лицо, коснусь его кожи, поцелую в губы, услышу его голос, то я поверю, что с ним все будет в порядке.

После восьми утра врач снова к нам вышла.

– Можете зайти к нему, только по очереди. И ненадолго, хорошо?

Мистер и миссис Калетти поднялись.

Мистер Калетти показал на меня.

– Эмори тоже пойдет.

– Она член семьи? – с подозрением уточнила врач.

– Да, – ответил мистер Калетти, и у меня защипало глаза от слез.

Но я не позволила им пролиться. Я была слишком счастлива, чтобы плакать.

* * *

– Ему повезло, что вы его вовремя нашли, – сказала медсестра, проверяя капельницу. – Он чуть не умер прошедшей ночью.

– Не чуть, – прошептал Люк, но медсестра его не услышала.

Я посмотрела на его воспаленные с опухшими веками глаза, на лицо с отеками от лекарств, которыми его пичкали последние семь часов. Темные кудри не блестели, как обычно, и прилипли к вискам, а высохшие губы потрескались. За его правым плечом висела капельница с чем-то желтым, жидкость текла по трубочке в иглу, вставленную в вену Люка.

– Лекарство подействует быстро, – сказала медсестра. – Ты можешь с ним остаться, пока он не уснет, главное – не шуми. Тебе нельзя здесь находиться.

Я дождалась, пока медсестра выйдет из палаты, и села на краешек кровати. Я взяла руку, из которой не торчала игла, и улыбнулась.

– М-да, выглядишь ты ужасно.

Люк улыбнулся в ответ.

– Чувствую я себя раз в двадцать хуже.

Он хотел было привстать, но тут же поморщился, схватил ртом воздух и снова откинулся на подушки, стиснув зубы.

– Подожди. Я тебе помогу.

Я склонилась над ним, приподняла его за плечи и переложила подушки так, чтобы ему было удобнее. А потом ухмыльнулась, поднялась и быстро огляделась, чтобы убедиться, что мы все еще одни.

– Знаешь, ты испортил мой сюрприз.

Я расстегнула молнию наполовину и продемонстрировала ему свой черный кружевной пеньюар. Он с огромным трудом поднял руку и расстегнул кофту до конца. А потом защипнул двумя пальцами кружево.

– Я испортил нашу ночевку.

Я наклонилась поцеловать Люка. На вкус поцелуй был не мятным, как обычно, а горьким, словно лекарство. Впрочем, меня это не волновало.

– Ничего ты не испортил. Будут еще ночи!

– Но без оладушек.

Я усмехнулась.

– Могу приготовить тебе оладьи, когда проснешься.

– Мне нравится, что ты была в нижнем белье, когда меня спасла. Прямо жаркая супергероиня.

Я хотела его поправить. Открыла рот и тут же закрыла. Да, Ханна его увидела первой. И что? Я тоже там была.

Я застегнула кофту и снова присела на кровать.

– Хочешь об этом поговорить?

До того как мисис Калетти впустила меня в палату, она сказала, что Люк, вероятно, до сих пор находится в состоянии шока и, скорее всего, не захочет обсуждать, что с ним случилось. Сначала ему нужно выспаться и выздороветь. Я согласилась. Но Люк пережил три часа операции, два часа лежал в реанимационном отделении, и ему наложили несколько рядов швов. И если ему захочется что-то сказать, я не стану его останавливать.

Люк испустил тяжелый, долгий вздох.

– Не знаю. Я почти ничего не помню. Врач сказала, что память скоро вернется полностью, но пока что мне вспоминаются только случайные обрывки, они перепутанные и не клеятся между собой. Помню, я был на вечеринке у Шона. Разговаривал с Авой. Сказал Доминику, что боль в боку просто невыносимая и надо, наверное, сделать рентген. Я думал, у меня трещина в ребре или вроде того. Но и не догадывался, насколько все плохо. Помню, как получил от тебя сообщение, что ты вернулась домой из Лос-Анджелеса. Тогда у меня уже начала кружиться голова.

– Зачем же ты сел за руль?

Люк сонно улыбнулся мне.

– Ты меня ждала. – Похоже, лекарство начало действовать: мышцы его лица расслабились, и говорить ему становилось все сложнее. – Я хотел… проснуться вместе с тобой…

Наверное, мне нужно было отругать его за то, что он не поехал прямиком к себе домой, не попросил помощи у друзей, не позвонил своей маме. Мне следовало посмотреть ему в глаза и сказать, что он поступил неправильно, что нельзя водить машину, когда почти не стоишь на ногах… Но я не смогла.

– Что было потом, не помню. – Веки Люка задрожали, и я поняла, что он с трудом держит глаза открытыми. – Потом я… Я… – Он замялся. – Не знаю, как это выразить. Мне было жутко больно, а потом вдруг… Не было. Стало так… Хорошо. – Я ощутила, как его рука обмякла в моей. – Мне не хотелось… выплывать. – Он начал говорить что-то несвязное, слова звучали невнятно. А потом он закрыл глаза.

Я подалась вперед и убрала пряди волос с его лица. Кудри были слипшимися и жесткими, а не мягкими, как обычно.