Опёршись спиной о ствол старой яблони, я сорвала тонкую травинку и поднесла её к мерцающему бликами шарику росы, от ветра покачивающемуся на одуванчике, и пронзила капельку острым зелёным кончиком. Она тут же растеклась между двумя растениями, и исчезла, не оставив и мокрого следа. Странно. Сверху раздался какой-то шелест. Я подняла голову, чтобы посмотреть, что происходит, и в ту же секунду мне в лоб больно прилетело маленькое зелёное яблочко. Ойкнув, я тут же подпрыгнула на ноги и побежала в сторону дома, держась за место ушиба. Шишка под пальцами росла с неумолимой скоростью.
Мама уже проснулась и собиралась на работу. Она работала на конфетной фабрике, что никак не укладывалась в моей голове. Кондитеры, они же должны быть, как на картинке в детской книжке: с большими щеками налитыми густым румянцем, как у хомяка, с добрыми, весёлыми глазами и толстым животом. На них обязательно должен быть надет белый поварской китель, а на голове — колпак. Мама же выглядела совершенно иначе. Нет, глаза у неё, конечно, были добрые. Добрее, чем у Феи-Крёстной из мультика про Золушку. Но у нее не было ни толстых щёк, ни живота, ни колпака на голове. Наоборот, она была довольно худой, с тонкой талией и длинными белыми волосами, всегда закрученными в низкую гульку, и носила строгие костюмы и туфли на каблуках. Пока я ломала голову, пытаясь прийти к пониманию, кто все-таки обманывает, — картинка в книжке, или мама работает таки не на заводе по производству конфет, брат с раздражением мне доказывал:
— Наша мама работает не поваром, а технологом. Дундук, — он постучал кулаком по лбу. — И она не готовит конфеты, а придумывает рецепты.
Я только пожимала плечами. Как будто нельзя придумывать рецепты и самой же их готовить.
В дом я вбежала уже с хорошо заметной красной припухлостью на лбу, всё еще прикрывая ее рукой.
— Ма-а-ам! Мама!
— Что такое, Ева? Что случилось? — она присела передо мной на подлокотник дивана и отвела ото лба мою руку, внимательно осматривая ранение. — Да уж, шишка нехилая. И где тебя угораздило с утра пораньше?
— В саду, — затараторила я, сдерживая слезы. Ни за что не дам им пролиться, я не нюня какая-то. — Я сидела под деревом, минуты считала до того, как Леночка придёт, и мы пойдем кататься на роликах. Вдруг слышу: «Хрясь-шурх», и тут яблоко как прилетит мне по голове. Ну и вот, — я развела руками, показывая итог моего увлекательного рассказа.
— Понятно, — мама встала и нежно потрепала меня по волосам. — Подожди минутку, нужно приложить лёд, — сказала она и скрылась за дверью в кухню.
Прислонив к голове ледяной свёрток чего-то красно-коричневого, я сидела на диване и, болтая ногами, пыталась незаметно отковырять от зеленой обивки небольшое засохшее шоколадное пятнышко, которое появилось здесь вчера после того, как я оприходовала целый батончик Марс под мультики про Дональда Дака. Мое счастье, что мама его еще не заметила, а то влетело бы мне по первое число. Громкий стук пяток по деревянному полу за моей спиной оповестили о пробуждении Марка. С разбегу запрыгнув на диван, он перекатился на живот, подставил кулак под подбородок, внимательно посмотрел на меня, ехидно приподняв брови, и прыснул со смеху:
— Ты чего куриную задницу к лицу прижимаешь?
— Никакую зад… — я осеклась, вспомнив про мамин запрет на плохие слова, — попу я не прижимаю! У меня на лбу шишка вообще-то вот такая, — я раздвинула указательный и большой палец сантиметров на десять и ткнула ими брату в лицо, — а это лед. Его нужно прикладывать, чтоб шишка не стала еще больше, — Марк еще сильнее развеселился, видимо, из-за того, что я побоялась повторить слово «задница», а я не преминула нажаловаться маме, как раз выходящей из своей спальни и набрасывающей сумку на плечо. — Мама, а Марк сказал плохое слово.
— Задница — это не плохое слово, — взбунтовался брат, — а часть тела. Мама, не слушай ее. Она сама не понимает, что говорит, — его глаза раздраженно стрельнули в мою сторону: — У, ябеда!
Пройдя в коридор, мама по очереди сунула ноги в черные туфли на невысоком каблуке, а мы поплелись за ней.
— Нет, дорогой, все-таки Ева права, это было плохое слово. Это во-первых. Во-вторых, не обзывай сестру.
Обрадовавшись своей правоте, я показала Марку язык. Он же, к моей досаде, не отреагировал, ворча себе под нос:
— И в чем, скажите пожалуйста, разница между «задницей» и «попой»?
Мама строго сдвинула брови:
— Разница в том, Марк, что «задница» — грубое выражение. Сто раз говорила уже, — после чего выражение ее лица смягчилось. — Ну все, детки. Целуйте, и я побежала на работу. Уже опаздываю.
Мы с Марком по очереди расцеловали родительницу, и она выскользнула за дверь.
— Остаешься за старшего, Маркуш, — крикнула она на ходу. — Следи за Евой, и пока меня дома нет, чтоб они с Леной во дворе катались!