В комнате горел торшер. Видимо, девочки уже спали, а Света читала перед сном. Петров, не заходя в комнату, улегся спать на веранде. Там у него был топчанчик для таких случаев – холод отрезвляет. Немного разделся, набросил на себя сверху шубу и два ватника, лег на всякий случай набок и стал засыпать.
Девочки уже действительно спали. Света слышала, как Петров устраивался спать, гремя ведрами, тазами, всякой всячиной, которой веранда была набита также плотно, как и комната. Потом все затихло.
Света подошла к окну, долго смотрела на Луну. Петров, перед тем как окончательно уснуть, еще раз открыл глаза и увидел, что за стеклом плачет его жена. Ему было очень жалко ее, но он не знал, чем ей можно помочь. И он заснул.
Петров спал тяжелым беспокойным сном. Луна освещала его бледное лицо. Света стояла, как-то ни о чем не думая. Где-то в шкафчиках, перегораживающих комнату, можно было найти золотую медаль, которую она получила после окончания школы, в ящике с документами лежали дипломы об окончании университета и музыкальной школы. Там же где-то валялись акварели (первое время после приезда сюда она еще занималась художественными упражнениями). А где-то еще были папки с программками спектаклей, на которые она ходила, когда училась в университете, тетрадки, куда она записывала особенно понравившиеся стихи, прочий ненужный хлам, "который надо когда-нибудь собраться и выкинуть", подумала она. Но знала, что выкинуть не сможет. Всего этого ей было очень жалко. Хотя весь этот хлам ни к чему, так же, как и хлам в голове, оставшийся после университета. К чему ей знать о существовании Лувра, к чему помнить дату битвы при Ватерлоо? Зачем это все нужно женщине, стоящей вот так перед окном и не думающей особенно ни о чем?
Все реже была радость хорошей книги, интересного разговора. Все чаще было удовольствие от покупки очередного дефицита, радость просто от того, что можно, наконец, прилечь.
Юношеское счастье от того, что начинается новый день, сменилось зрелым удовлетворением от того, что день, слава богу, закончился. С Петровым она познакомилась, когда приехала сюда двенадцать лет назад со строительным отрядом университета. Петров поехал за ней, год они прожили в ее родном городе, пока она кончала университет, потом вернулись сюда. Да, их история – это просто замечательная, романтическая история, хоть садись и пиши повесть о том, как в молодости мы на все плевали, как искали в женщинах чувство, а не жилплощадь, в мужчинах – мужество, а не деньги.
Но через пепел прожитых лет все это, бывшее таким ярким, теперь кажется неестественным, как будто это было не с нами. Да, было, было, но вспоминаются только картинки, чувства в фокус не попадают, да и трудно вспомнить эти чувства, когда стоишь вот так ночью перед окном и подводишь неутешительные итоги.
Какое отношение она имеет к девочке, бежавшей когда-то утром на лекции? Какое отношение имеет мужчина с запахом перегара из синих губ к тому молодому парню, о котором как-то и трудно сказать что-то определенное, до того он был хорош?
Впрочем, трудно искать чью-то вину. Она ведь действительно радовалась, когда они приехали сюда, и ей страшно нравился этот край. Ах, какой она была дурочкой. Она в самом деле, смешно вспомнить, чувствовала в себе какое-то предназначение, предвидела какую-то необыкновенную жизнь. И ведь самое главное – были способности, были. Но это как движение солнца: все время стоит на месте, а день все-таки кончается. Вот так и в ней все куда-то исчезло по крупице. Вот рождаются девочки, растет груз бесконечных семейных забот. Вот вместо тепла и уюта иллюзий приходит прохлада трезвых взглядов. Привычки заменяют чувства, распорядок заменяет желания, и вот стоишь перед окном, глядя на морозную ночь.
Впрочем, все это настолько известно, что вопрос в том, бывают ли люди, которым удается этого избежать. Все это настолько скучно, что даже глупо думать над этим. Лучше стоять вот так, без мысли, без чувства, глядя на дурацкую Луну за мутными стеклами.
***
Плохие и хорошие периоды в отношениях Петровых обычно чередовались под действием каких-то непонятных причин (видимо не обходилось без влияния небесных светил). Неожиданно, прямо со следующего утра, наступил хороший период.
Хотя посторонний взгляд с трудом заметил бы какую-то разницу, ведь жизнь Петровых была устроена так, что действия, которые они каждый день выполняли, не могли зависеть от таких мелочей, как настроение. Просто в хороший период было приятно поужинать с семьей и поговорить о пустяках. Приятно было чувствовать мелкие знаки внимания и оказывать это внимание. Даже бесконечный до бессмысленности труд по хозяйству был почти не отвратителен. То есть и хорошее, и плохое скрывалось внутри.
У читателя, не жившего в таких условиях, могли возникнуть некоторые вопросы, поэтому бросим луч света на еще одну сторону семейной жизни Петровых. Так вот: в плохие времена сексуальная жизнь Петровых замирала почти полностью.