Если мой самолет не взлетит

Чечены жили в вагончике неподалеку. Петров и Леха как обычно по дороге решили, что напиваться не стоит, поэтому взяли одну бутылку (по опыту прошлого догадываясь про себя, что с вероятностью 100% придется сходить еще).

Леха жил один, его домик был еще меньше, чем Петрова. В комнате у Лехи было всегда холодно и накурено.

Друзья выпили по первой и закурили, прислушиваясь к приятным переменам внутри. Все в этой процедуре было отлажено до мелочей, вплоть до того, что они будут чувствовать и о чем говорить.

–Эх, устал я, – сказал Петров, но уже с интонацией освобождения, успокоения и отдохновения. Он говорил это почти всегда. Эти люди были обречены на неподвижность – в своей жизни они сталкивались с теми же проблемами, что и пять, и десять лет назад, они общались с теми же людьми, переживали те же чувства, обдумывали те же мысли.

Друзья выпили по второй. Наступил лучший момент мероприятия – момент тихой радости. Как говорил Леха: " В сущности мы пьем ради ощущения между второй и четвертой рюмкой". Это был момент оживленных разговоров, когда друзья внимательно слушали и нежно любили друг друга. Сейчас им казалось, что они такие же отличные парни, какими они были пятнадцать лет назад, когда на этом месте ничего не было, и друзья с удовольствием вспоминали о тех временах.

От многочисленных повторений эти воспоминания были отполированы до блеска, но они смеялись так радостно, как будто вспоминали все это впервые. Многое в этих историях было действительно смешным и интересным, но главное в них было то, что оба начинали чувствовать, что все же была жизнь, была. И появлялось ощущение, что все может измениться как-то неожиданно и к лучшему.

Хотя что может измениться, сказать трудно. Петров относился к тому большинству людей, в жизни которых какие-либо перемены невозможны. Он мог менять место работы, но от этого менялся только список выполняемых однообразных действий. Уехать куда-нибудь было немыслимо – везде те же очереди, везде устроиться трудно, а здесь он имел хоть что-то.

Единственная большая перемена, доступная такому человеку – это бросить семью. Но Петров был очень порядочным, очень надежным человеком, поэтому в его жизни не могло измениться ничего.

Из японского магнитофона хрипел Высоцкий, и эта красивая игрушка выглядела чужой в грязной Лехиной комнате. Песни Высоцкого они знали наизусть, и всегда ими восхищались, и всегда выражали это восхищение одними и теми же словами, но благодаря водке все получалось как бы впервые.

Когда водка была выпита, Петров молча пошарил по карманам и достал деньги. А Леха так же молча собрался и ушел, как-то так сложилось, что за добавкой Леха обычно ходил один. Разомлевший, вялый и счастливый Петров остался курить, развалившись на стуле. В данную минуту все в его жизни было хорошо. В конце— концов его жена все же лучше других женщин, второй раз так привыкнуть к женщине он уже не сможет. Петров казался себе отличным человеком, мужем и отцом. А если что не так, то в этом трудно найти его вину. А сейчас придет Леха, лучший на свете друг, который за Петрова руку отдаст, и они еще с удовольствием выпьют.

В жизни Петрова всем вещам вернулась их первоначальная истинная ценность. Петров пил водку только из-за того, что в ней содержался алкоголь. Другие спиртные напитки были в городе редкостью, Петров не мог быть, например, любителем сухого вина, не мог предпочитать один сорт коньяка другому, не умел наслаждаться букетом. Он пил только для того, чтобы опьянеть, других побочных удовольствий он получать не мог. В табачных магазинах города продавалась только вонючая "Астра", которой нужно было непрерывно затягиваться, иначе она тухла. Таким образом, Петров курил "Астру" только потому, что из нее поступал никотин, а не потому, что он, например, предпочитал именно этот сорт табака, или любил сигареты именно с таким фильтром.

Кстати, это свойство было присуще всему. Городская гостиница была сараем, служившим только для ночлега, в аэропорту не было ничего, кроме взлетно-посадочной полосы и т. д.

О том, что вещи могут иметь какие-то дополнительные удобства, дополнительные приятные свойства, было давно забыто.

За спиной Петрова хлопнула дверь. "Ха—ха—ха, что я принес! "– заорал Леха. Началась заключительная стадия мероприятия, довольно непредсказуемая и бестолковая стадия, обычно оставлявшая довольно расплывчатые воспоминания. Тут время стало как бы пунктирным, картинки выскакивали каждая сама по себе, без всякой связи с предыдущей. Разговаривали, перескакивая с одного на другое, не помня с чего начали. Все было хорошо, но до неуютности пьяно. Вдруг Леха заявил, что хочет спать, и улегся, Петров нежно уложил друга набок, на случай если того начнет тошнить во сне, выключил свет, магнитофон и пошел к себе.

На вымерзшем до полной прозрачности ночном небе ярко светились звезды. Петров постоял, проветриваясь. Потом на углу улицы Первой и улицы Жданова потошнил на свежий, слабо мерцающий в свете Луны снег. Пахло морозом, свежим снегом, потому что ветер дул в сторону химического завода и его запахи не чувствовались,