Есть!

– Мама, ты знаешь эту строчку? – пристал Пушкин вечером к матери. – «Позволь душе моей открыться пред тобою»?

Мать бросила в раковину грязный половник и заголосила-закричала, повышая тон на каждом новом слове:

– Да уж какая там душа, ты мне лучше дневник покажи! Пристают с всякими глупостями, будто у меня время есть читать!

Когда мать сердилась, она всегда говорила про Аркашу во множественном числе – не «пристает», а «пристают», не «ты», а «вы», так что ему всякий раз хотелось оглянуться и увидеть за спиной неведомого брата или сестру-привидение.

Правда, как хорошо, если был бы в их семье кто-нибудь еще!

Мать отмахивалась от таких мыслей, объясняла: «Я вообще детей не люблю».

Ни брата, ни, бог с ней, сестрички Аркаша не дождался – и некому было переложить на плечи – хотя бы на полчаса! – тяжеленный крест детства.

– Это она тебе все читала стихи, – подала голос мать, когда Аркаша отправился было за дневником. – Тая, говорю ей, хватит голос драть, а она читает и читает. И ты за ней следом повторял – неужели не помнишь?

Подпрыгивая от колотья в сердце, Аркаша набрал домашний номер Таи и мгновенно упал, как в водопад, в ее ликующий щебет. Она, оказывается, ждала несколько лет, что он позвонит, ее ненаглядный мальчик, ее прекрасный принчик.

– Аркашон! Как у тебя дела, мой милый, ты отличник? А девочка есть у тебя?

Аркаша с трудом дождался крошечной паузы, чтобы спросить о главном: какие стихи читала ему Тая в младенчестве? И знает ли она такую строчку?..

– Аркадий! – кокетливо возмутилась Тая, и Аркаша с легкостью представил себе, какое она при этом состроила лицо. – Это же Пушкин Александр Сергеевич! Мы только его и читали с тобой. Ты любил его просто до безумия.

И, в точности как мать, спросила:

– Неужели не помнишь?