Эта горькая сладкая месть

Во-первых, следователь почему-то “не находит” Демьянова; во-вторых, не допрашивает никого в риэлторской конторе; в-третьих, проворачивает всю процедуру меньше чем за неделю. Потом этот абсолютно сырой и несъедобный пирожок отправляется в суд. И здесь та же картина: словно не существовало никогда на свете Славы Демьянова и Андрея Федорова. Основным аргументом стали свидетельские показания Пановой. Вика рассказывала, что видела, как Рома считает огромную кучу баксов, а парень утверждал на следствии, что денег в руках не держал. И все. Дали семь лет, закрыв глаза на несуразицы и нелепицы. Такое поведение следственных и судейских органов можно объяснить только одним – кто-то основательно постарался “замазать” глаза заинтересованным лицам. И сейчас очень трудно начинать работу заново: Демьянов – покойник, Панова тоже. Кстати, всех их убрали одним способом, впрочем, как и несчастную Катюшу, – отравили дигоксином. Кому понадобилось топить Ромку? Неужели Павловские специально засадили парня за решетку? Похоже, что так. Непонятно, зачем? Или, если хотите, почему?

Я абсолютно уверена, что Светлана получила деньги, тогда в чем причина? Кто убил Катюшу? Чем и кому помешала несчастная, больная раком женщина? Кому было известно, что она пойдет в диспансер на последний укол? Кто был мужчина, переодевшийся медсестрой и воткнувший в Катю смертельную капельницу?

Голова распухла от бесчисленных вопросов, чем больше узнаю, тем меньше света в этом грязном деле. Ясно пока одно – все нити завязываются вокруг Павловских.

Тихий майский вечер слетел на Москву. Горожане пропадали на дачных участках, часа через два они массово начнут возвращаться, и на дорогах возникнут пробки, но пока проспекты столицы радовали глаз приятной пустотой, и я добралась до Зеленой улицы буквально за пятнадцать минут.

Хотя бабушка Олимпиада Александровна и находится, по утверждению милиции, в глубоком маразме, вкусному торту она наверняка обрадуется. Поэтому прикупила в супермаркете чай, сахар, баночку варенья и “Птичье молоко”. Мягкое суфле, как раз для беззубой старушки.

Первая квартира оказалась почему-то на третьем этаже. Я принялась названивать, потом забарабанила в дверь. Ответом было молчание. Ну да, скорей всего родичи увезли бабульку на дачу, гуляет сейчас себе по травке, на цветочки любуется. Стукнув в последний раз кулаком в филенку, я повернулась, чтобы уйти, и тут услышала громыхание цепочки. Дверь распахнулась настежь. Маленькая, похожая на болонку старушка щурилась на пороге. Сходство с собачкой придавали тонкие белокурые волосы, мелкими кудельками обрамлявшие печеное яблочко, в которое превратилось лицо женщины. В молодости бабушка, очевидно, была жуткой кокеткой, потому что в свои семьдесят с хвостом красилась под блондинку, делала химическую завивку и пудрила обезьяноподобное личико.

– Верочка, – обрадовалась пожилая дама при виде гостьи, – входи, дорогая, решила не ночевать на даче?

Мы пошли по длинному темному коридору и оказались на душной кухне образца пятидесятых годов. Чугунная газовая плита с “крылышками”, холодильник “ЗИС”, алюминиевые кастрюльки, на столиках и подоконниках банки, тряпки, пустые пакеты от молока и кефира.

При виде торта старушка пришла в радостный ажиотаж и кинулась ставить чайник.

– Как здоровье, Олимпиада Александровна? Бабуля принялась самозабвенно перечислять болячки. Я слушала вполуха, может, она и не в таком маразме? Вон как здорово помнит, где у нее болит! Но тут по кухне разнесся резкий запах гари. Я подскочила к плите и сняла с раскаленной горелки абсолютно пустой чайник. Да, хотя с кем не бывает! Сама пару раз кипятила чайник без воды, а вроде не страдаю болезнью Альцгеймера. Наполнив чугунный сосуд жидкостью, я поглядела на бабулю. Олимпиада самозабвенно ела приторное суфле, причмокивая от наслаждения. Так, пока бабуля находится в кайфе, попробуем ее потрясти.

– Олимпиада Александровна, вы паспорт потеряли?

– Что ты, Надюша, – испугалась бабка, – как же тогда пенсию получить. Здесь у меня все документы, в одном месте, чтобы не искали, когда помру.

Она выдвинула ящик и протянула конверт. Внутри и правда лежал довольно потрепанный паспорт. Еще там находилось пенсионное удостоверение и трудовая книжка.

Чайник закипел. Хозяйка заварила какую-то немыслимую бурду и предложила:

– Пей, Светочка, знаю, любишь с лимоном. Я вздохнула. Сначала бабуля приняла меня за Верочку, потом за Надю, теперь, пожалуйста, Света. И кто только оставляет таких старух одних? Пустила в квартиру незнакомого человека, чаем поит, просто находка для грабителя.

Трудовая книжка пестрела записями. Моторина работала всю жизнь: кастеляншей в больнице, вахтершей на заводе, уборщицей в магазине. Последние пятнадцать лет – капельдинером в театре. Вот, наверное, почему до сих пор красится, напоминая офорт Гойи “До самой смерти”.

– Из театра давно ушли? – завела я снова разговор.

– Ох, Наденька, старая я стала. Программы продаю и сдачу путаю, потом спектакль поздно заканчивается, домой боязно ехать.

– Пенсия небось маленькая…