Эта ласковая земля

Мне хотелось плакать, но это только подтвердило бы мнение Моза о том, что я еще ребенок. Вместо этого я превратил все внутри меня в гнев. Низина, понял я, стала еще одним обещанием, которое будет нарушено. Нас усыпили, дав вкусить чувство принадлежности, но если мы останемся, я знал, это нас уничтожит, по крайней мере уничтожит нашу потребность друг в друге. Уничтожит то, чем мы являемся друг для друга. Положит конец нашим поискам настоящего дома. Я еще не знал как, но поклялся проследить за тем, чтобы Низина не стала последней остановкой в нашем путешествии. Мы собирались в Сент-Луис, и клянусь Богом, я прослежу, чтобы мы туда попали.

Глава пятьдесят пятая

– Расскажи мне про Сент-Луис и тетю Джулию, – попросил я Альберта на следующее утро.

Мы сидели за столом у Герти и завтракали перед тем, как мой брат, Тру и Кэл отправятся на причал. Солнце едва взошло.

– Зачем? – спросил он, делая глоток черного кофе. Было заметно, что его мучает тяжелое похмелье после вчерашнего пива с Трумэном Уотерсом.

– Прошло много лет, и я иногда забываю.

Это была правда, но спросил я не поэтому. Я хотел вернуть его в прежнее русло, чтобы он думал о Сент-Луисе как о конечном пункте нашего назначения и о нашей настоящей семье там как об истинной цели нашего путешествия. Я планировал плавно перейти к воспоминаниям о тете Джулии и наших родителях и задевать струны души Альберта, пока звучная музыка тоски не приведет его в чувство.

Он опустил голову и уставился в свою тарелку, и я испугался, что вместо воспоминаний его вырвет на яичницу.

Помощь пришла от Эмми. С горящими глазами она спросила:

– Сент-Луис очень большой?

– Ага, – едва заметно кивнул Альберт, и я подумал, что он боится, что его голова отвалится.

– Что ты помнишь про тетю Джулию? – спросил я. – Я помню только, что она была очень добра к нам.

Альберт положил вилку и закрыл глаза. Заговорил он с заметным усилием:

– Я помню, что она была хорошенькая. И пахла цветами. Сиренью. Мы ездили к ней только один раз, после маминой смерти, но я тоже помню, что она была добра к нам.

– Я помню, что ее дом огромный и розовый.

– И близко к реке, – сказал он.

– Ты помнишь улицу?

Он покачал головой.

– Какое-то греческое название, но я не могу вспомнить. Помню, на углу была кондитерская, и тетя Джулия дала нам несколько центов на помадку.

– Я помню эту помадку.

– Лучшая, что я пробовал, – сказал Альберт.

Мне показалось, что при этих воспоминаниях я заметил в его глазах мечтательность.

– Моз сказал, вы собираетесь работать на Тру, – осторожно начал я и посмотрел на Моза, ожидая подтверждения.

Он уже поднес ко рту вилку с яичницей, но остановился и кивнул.

– Это правда? – спросил я.

– Конечно, почему нет? – сказал Альберт.

– Потому что оставаться здесь опасно.

– О чем ты говоришь?

Тут я и огорошил их новостью:

– Я видел одноглазого Джека. Он жив.

Сонные, покрасневшие глаза Альберта вдруг прояснились:

– Ты врешь.

– Не вру.

Моз положил вилку и показал: «Почему ты не сказал нам?»

– Не было возможности. Но говорю сейчас. Нам надо уходить.

Дверь распахнулась, и вошли Тру с Кэлом, преисполненные утреннего энтузиазма, особенно Тру.

– А вот и он, – сказал Тру, так сердечно хлопнув моего брата по спине, что мне показалось, Альберт сейчас вернет обратно то немногое, что ему удалось запихнуть в себя тем утром. – Нас ждет великий день, Норман.

Моз показал: «Потом поговорим».

Мужчины подвинули стулья к нашему столу и сели, Герти с Фло принялись кормить их. Говорил по большей части Тру, он делился своими планами буксировать караван вниз по реке на следующей неделе.

– Вам предстоит многому научиться, – обратился он к Альберту и Мозу. – Работа тяжелая, но вы научитесь жить на реке, и клянусь Богом, парни, нет другой такой жизни.

Разливающая кофе Фло улыбнулась и объяснила нам:

– Мы с Тру выросли на воде. Столько раз ходили вверх и вниз по Большой мутной реке[42], что я уже и не помню.

– Ничто не сравнится с рассветом над Миссисипи, Норман, – сказал Тру. – Вода вокруг словно огонь, и вся река пуста – никого, кроме тебя и твоего буксира. Клянусь, стоя в рубке в такое утро, чувствуешь себя королем, оглядывающим из замка свои владения.

– Ты не владеешь рекой, Тру, – напомнил ему Кэл.

– Иногда такое чувство. – Он положил руку на плечо моему брату. – Вот увидишь, Норман. – Потом он улыбнулся мне. – Тебе тоже найдем какое-нибудь занятие, Бак.

Я посмотрел на брата, на его покрасневшие глаза, бледное лицо, на то, как он кивал, словно глупый слуга, всему, что слышал, и в тот момент я ненавидел Трумэна Уотерса – человека, который украл у меня брата.

Днем я решил отправить письмо Мэйбет, но сначала зашел на причал, где стоял «Сквозь огонь и воду». Оказавшись на палубе буксира, я заметил в рубке Моза и Кэла. Из открытой двери машинного отделения раздавались лязг металла и голоса Альберта и Трумэна Уотерса. На палубе лежали детали двигателя, некоторые чистые и блестящие, другие все еще покрытые смазкой. Они напоминали мне внутренности забитого животного, гниющие под жарким июльским солнцем.