Эта ласковая земля

На ней было голубое платье в белый горох с коричневыми пуговками и таким же кантом вокруг широкого воротника. Я решил, что оно красивое и она красивая в нем.

– Ты хоть представляешь, чем мне приходится заниматься, чтобы носить такую одежду?

Теперь ее глаза метали молнии, а лицо напряженно застыло. Она рассказала мне в ярких подробностях и выражениях, словно пьяный матрос, чем именно занималась.

Я стоял совершенно ошарашенный столкновением с миром, который никогда не мог бы представить. Но теперь я понимал все знаки, которые должны были подсказать мне, куда я попал, когда прибыл в дом на Итаке.

– Тетя Джулия тоже?

– Да, твоя драгоценная тетя Джулия тоже. Проснись, Оди. Это прогнивший мир.

– Обратно я пойду пешком, – сказал я.

– Хорошо. Могу только представить, что скажет Джулия. И на том спасибо, парень.

Она унеслась прочь, и я остался один, глядя вниз на единственный знакомый мне мир, потому что тот, в котором я проснулся утром, казался чужим и очень неправильным.

Я бродил между лачугами Гувервилля, пачкая ботинки в грязи, и рассматривал людей, стоявших без дела у дверей, сооруженных из картона, выброшенных досок или просто драных одеял, подвешенных, чтобы скрыться от непогоды. В каждом лице я видел лишения. И разочарования. И безнадежность.

И вдруг я увидел такое, что среди окружавшей меня в тот момент тьмы дало мне надежду – объявление на телефонном столбе с жирным заголовком «Исцеляющий крестовый поход “Меч Гидеона”».

Палатки установили в Риверсайд-парке, идти до которого от Гувервилля пришлось прилично. Я услышал пианино в большом шатре и обнаружил там Уискера за инструментом. При виде меня он безмерно обрадовался, улыбка на его лице была шире Миссисипи.

– Бак Джонс, чтоб мне провалиться! – Он не стал жать мне руку, а тепло обнял своими худыми руками. – Где остальная команда?

– Нам пришлось разделиться, – сказал я.

– Жаль слышать. Гармоника еще при тебе?

Я показал ему гармонику и спросил про сестру Ив.

– Последний раз я ее видел, когда она шла в кухонную палатку. Останешься с нами, сынок?

Я сказал ему, что не знаю, и поспешил в кухонную палатку, но не нашел там сестру Ив. Димитрий энергично стиснул мою руку в своей хватке и чуть не выбил из меня дух, дружески хлопнув по спине.

– Где большой индеец?

Я не хотел рассказывать все в подробностях каждому встречному, поэтому выдал ему ту же отговорку, что и Уискеру. Когда я спросил про сестру Ив, он отправил меня к ней в гримерку, но и там ее не оказалось. Я вспомнил, как в Нью-Бремене она говорила, что куда бы ни приезжала, всегда ищет тихое место в стороне от суеты, чтобы слушать Бога.

На высоком берегу над рекой стояла беседка, издалека казавшаяся пустой. Сестра Ив сидела на лавочке с закрытыми глазами, наслаждаясь солнечным светом. Мне, отчаянно нуждавшемуся в спасении ребенку, казалось, что ее лицо светится.

Боясь нарушить ее глубокий покой, я прошептал:

– Сестра Ив.

Она открыла глаза. И просто сказала, как будто ждала меня:

– Оди.

Мы поговорили. Я рассказал ей все, что произошло после того, как мы сбежали из Нью-Бремена, и закончил последним своим открытием насчет тети Джулии.

– Ты считаешь, это вся правда о том, кто она, Оди?

– Она… – Но я не нашел достаточно грубого слова для того, что чувствовал по отношению к тете Джулии. – Она совсем не такая, как я представлял.

– Что ты представлял? Что она окажется святой и возьмет тебя к себе?

– Ну… да.

– Разве она не взяла тебя?

– Она запихнула меня на чердак.

– Оди, ты когда-нибудь молился о том, чтобы невредимым добраться до Сент-Луиса?

– Конечно.

– Но то, что ты нашел тут, не стало ответом на твои молитвы?

– Дом, сестра Ив. Я молился о доме. Дом тети Джулии не такой. Я молился совсем не об этом.

– Я уже говорила тебе, что есть лишь одна молитва, на которую точно ответят. Ты помнишь?

Я никогда не забывал, потому что это звучало просто и утешительно.

– Вы говорили молиться о прощении.

– Как думаешь, может, тете Джулии нужно прощение? И как думаешь, сможешь ли ты найти его в своем сердце? Из того, что ты мне рассказал, в сложившихся обстоятельствах она сделала все возможное.

Вид на реку из беседки был обманчив: отражение голубого неба скрывало грязный цвет воды. Я смотрел на реку, ища в себе желание простить тетю, но сердце мое оставалось непреклонным.

– Я не могу жить в том доме, – сказал я.

– Ты можешь снова присоединиться к походу, если хочешь. Уискер определенно скучал по тебе и твоей гармонике.

Ее слова стали спасением, которое я искал. Я сказал: «Да, да» – и благодарно обнял ее.

– Я должна быть уверена насчет Эмми, – сказала она с мрачной серьезностью. – Она особенная, Оди.