Эта ласковая земля

Моз жевал длинную травинку в мрачной задумчивости.

– Что с ним? – спросил я Альберта.

– Он такой с тех пор, как мы нашли скелет.

– Он даже больше не разговаривает с нами, – сказала Эмми.

– Не будьте слишком строги к нему, – сказал Форрест. – Ему надо кое-что сделать. Теперь, когда Бак нашелся, думаю, пришло время.

– Что? – спросил я.

Но Форрест не ответил. Он встал, подошел к Мозу, сел и долго говорил ему что-то вполголоса. Моз слушал и, когда Форрест закончил, кивнул.

Форрест вернулся к тому месту, где сидели мы.

– Нас не будет какое-то время.

– Нам пойти с вами? – спросил Альберт.

– Это касается меня и Амдачи. Вы все просто побудьте здесь до нашего возвращения.

Форрест вышел из-под деревьев, и Моз последовал за ним, даже не взглянув в нашу сторону. Было ясно, что его тревожит что-то глубоко личное, и я понадеялся, что его обычная приветливость все еще при нем.

Когда они ушли, я сказал:

– Почему вы с Форрестом? Разве ты не боялся, что он собирается сдать нас?

– Он ждал нас, Оди, – сказала Эмми. – Когда мы приплыли сюда по реке, он подал нам знак. Альберт не хотел приставать, но Моз ясно дал понять, что мы это сделаем. Ночной Ястреб сказал, что присматривал за нами.

– Просто ждал здесь?

Альберт сказал:

– Он прочитал обо мне и змеином укусе, и ему все равно некуда податься. На самом деле его больше волновал Моз.

– Почему Моз?

– Думаю, потому что Моз сиу, как он.

– Нам показалось, что вчера ночью мы слышали, как ты играешь на гармонике, – сказала Эмми. – Но было темно, и Форрест сказал, что надо подождать утра и он пойдет искать тебя. Так нас не поймают. Он хороший, Оди.

– Что с тобой случилось, Оди? – спросил Альберт.

Я рассказал им все, за исключением нас с Мэйбет и поцелуев. Это драгоценное воспоминание принадлежало только мне. После этого день тянулся мучительно медленно, в основном потому, что теперь, когда я был в безопасности, я не мог думать ни о чем другом, кроме Мэйбет и Шофилдов, и беспокоился за них. Наконец я больше не смог этого выносить.

– Я должен вернуться, – сказал я Альберту. – Должен убедиться, что с Шофилдами все хорошо.

– Нам нельзя разделяться.

– Альберт, я вернусь, клянусь тебе.

– Нет.

Он попытался использовать властный голос, который всегда применял, но старый Альберт с железной волей до сих пор не вернулся.

– Я иду.

Я встал.

Альберт тоже встал, но медленно.

– Нет, не идешь.

– Не ссорьтесь, – сказала Эмми. – Альберт, если он должен идти, пусть идет. Это не как в прошлый раз, когда он сбежал в гневе. Это важно.

Альберт выглядел слишком уставшим, чтобы спорить. Но сказал весьма грубо:

– Если не вернешься, мы не станем тебя искать.

– Я вернусь до темноты.

Я вернулся в Хоперсвилль и, идя по поселку, видел разрушения, которые оставили после себя полицейские. Навесы сбиты, картонные укрытия разорваны, жилища из тонкой фанеры разбиты в щепки. Гофрированный метал стянут с хижин, двери сорваны с самодельных петель. Я решил, что власти использовали обыск как предлог, чтобы подорвать дух жителей поселка и, возможно, разогнать этих нежелательных соседей. Типи Шофилдов развалили, и он лежал на земле, как что-то мертвое. Но вокруг маленькой стоянки собрались люди, я узнал их лица по предыдущей ночи, они деловито снимали брезент с длинных шестов, а Мамаша Бил командовала повторным возведением.

Ко мне подбежала Мэйбет и обняла с такой силой, как будто меня не было целую вечность.

– О Бак, я так боялась за тебя.

Я сделал шаг назад и осторожно приложил ладонь к ее боку, куда пришелся удар.

– С тобой все хорошо?

– Немножко больно, но мне плевать. Ты в безопасности. Это самое главное.

– Как твоя мама?

Миссис Шофилд сидела с близнецами около выпотрошенного грузовика. Она обнимала детей и говорила тихим, успокаивающим голосом.

– Она сказала, что эти дубинки не сильнее града в Канзасе. Она закаленная, моя мама.

Чего нельзя было сказать о ее отце, которого нигде не было видно. Я не стал спрашивать, решив, что прекрасно знаю, куда он делся. Рано или поздно он вернется из подпольного бара, и к тому времени вся тяжелая работа уже будет сделана.

Мамаша Бил улыбнулась мне, когда я принялся помогать ставить типи.

– Я все гадала, вернешься ли ты. Рада видеть, Бак.

Когда типи установили, Мамаша Бил сказала всем:

– Я готовлю рагу и булочки на ужин. Все приглашены.

– Я не могу остаться, – сказал я Мэйбет.

– Почему нет?

– Я нашел их. Свою семью. Я должен вернуться.

– Значит вы отправитесь дальше?

– Пока нет. Я не уеду, не попрощавшись, обещаю.

– Прощание. – Из ее уст это прозвучало как звон тихого, печального колокола. – Не люблю это слово.

Я тоже не любил и, проходя по длинным теням позднего вечера, старался не думать о моменте, когда придется его говорить.

Форрест вернулся в лагерь, но он пришел один.

– Где Моз? – спросил я.

– У вашего друга есть дело, – сказал Форрест.

– Он вернется?

– Возможно. Когда будет готов.

Он принес еду: хлеб с сыром, яблоки и большой кусок болонской колбасы, – и наполнил флягу.

– Где он взял еду? – тихо спросил я у Альберта.

– Я дал ему немного денег из тех, что нам положила сестра Ив.

Я уставился на брата широко распахнутыми глазами.