Читаем Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение полностью

Будучи неотъемлемой частью советской системы, эти кружки и другие среды подобного типа смещали смыслы советского существования. В них часть советской молодежи училась существовать в состоянии «вненаходимости» по отношению к системе. И велось это обучение благодаря самому государству.


Физики-теоретики

Важно еще раз подчеркнуть, что существование по принципу вненаходимости не ограничивалось только тем, что сегодня принято не слишком точно называть советской «неофициальной культурой». Напротив, этот принцип существования распространялся в тот период на все контексты советской жизни, независимо от их «официальности», «неофициальности», гибридности и так далее.

Состояние вненаходимости по отношению к авторитетному дискурсу возникло также и в тех группах и сообществах, которые, без сомнения, были частью государственной системы, были институционально оформлены и пользовались государственным финансированием и привилегиями, — например, инженеров, научных сотрудников, ученых. Характерным примером такой социальной среды были физики-теоретики, работавшие в научных институтах, получавшие неплохие зарплаты и имевшие значительный престиж в обществе. Теоретической физикой можно было заниматься в условиях относительной независимости от идеологических ограничений государства и даже относительной свободы от контроля над тематикой (в отличие от прикладной науки). Исследователи Ниири и Брейденбах (Nyiri и Breidenbach), изучавшие сообщества физиков-теоретиков в эпоху позднего социализма, отмечают: «Пользуясь доводом о том, что успехи физической науки зачастую основаны на неожиданных открытиях, [советским] ученым-физикам, как правило, удавалось убедить руководство позволить им проводить те исследования, какие им хочется»{245}

. Борис Альтшулер, являвшийся научным сотрудником Ленинградского института ядерной физики (ЛИЯФ) с 1978 по 1989 год, так сравнивает условия, в которых работали физики-теоретики этого института, с условиями работы ученых в университетах США, где он работает с начала постсоветского периода:

У нас [в ЛИЯФе] не было особых обязанностей. Нам не надо было преподавать, и мы, в принципе, могли свободно выбирать предмет исследования. Здесь в США трудно себе представить такую свободу.

Здесь приходится тратить уйму времени на составление заявок на гранты, которые ты можешь получить, а можешь и не получить. А в Ленинграде, если тебе хотелось, скажем, переключиться с физики твердого тела на физику частиц, проблем не было. Единственное, что требовалось, — это перейти в другую группу{246}

.

Подобно предыдущим примерам, среда физиков-теоретиков создавалась благодаря тесному интеллектуальному и культурному общению, обмену научными идеями, дружбе, а также совместным интересам, не всегда связанным с физикой, — всему тому, что было организовано по принципу совместного поиска «глубоких истин» (в отличие от «ясных истин»), к которым проблемы теоретической физики, безусловно, относились. Научные исследования, отмечают ученые, предполагали:

напряженную мыслительную работу… и постоянный диалог с коллегами… Проблемы, поднимавшиеся на семинарах, совместно обсуждались со всех возможных точек зрения. Таким образом, идеи, касавшиеся наиболее «горячих» тем, стремительно распространялись среди всех; идеи каждого в отдельности строились на базе идей многих{247}.

В самоописаниях этой среды, подобно предыдущим примерам, подчеркивается не просто ее уникальность и отличие от «обычных» советских сообществ, но и важность внутренних принципов терпимости и неполитизированности. Научные дискуссии в ней «строились в духе равноправия и общего дела, в соответствии с которыми каждому позволялось высказывать свою критику»{248}. В этом смысле коллективные исследования, общая интеллектуальная увлеченность, схожие культурные интересы и даже проводимые совместно летние каникулы — все это было, как и в предыдущих примерах, звеньями одной неразрывной цепи. От научного общения и занятий физикой невозможно было отделить практику совместных походов и экспедиции, пения под гитару, чтения стихов, изучения археологии, сочинения музыки и так далее:

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
1941. Пропущенный удар
1941. Пропущенный удар

Хотя о катастрофе 1941 года написаны целые библиотеки, тайна величайшей трагедии XX века не разгадана до сих пор. Почему Красная Армия так и не была приведена в боевую готовность, хотя все разведданные буквально кричали, что нападения следует ждать со дня надень? Почему руководство СССР игнорировало все предупреждения о надвигающейся войне? По чьей вине управление войсками было потеряно в первые же часы боевых действий, а Западный фронт разгромлен за считаные дни? Некоторые вопиющие факты просто не укладываются в голове. Так, вечером 21 июня, когда руководство Западного Особого военного округа находилось на концерте в Минске, к командующему подошел начальник разведотдела и доложил, что на границе очень неспокойно. «Этого не может быть, чепуха какая-то, разведка сообщает, что немецкие войска приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы», — сказал своим соседям ген. Павлов и, приложив палец к губам, показал на сцену; никто и не подумал покинуть спектакль! Мало того, накануне войны поступил прямой запрет на рассредоточение авиации округа, а 21 июня — приказ на просушку топливных баков; войскам было запрещено открывать огонь даже по большим группам немецких самолетов, пересекающим границу; с пограничных застав изымалось (якобы «для осмотра») автоматическое оружие, а боекомплекты дотов, танков, самолетов приказано было сдать на склад! Что это — преступная некомпетентность, нераспорядительность, откровенный идиотизм? Или нечто большее?.. НОВАЯ КНИГА ведущего военного историка не только дает ответ на самые горькие вопросы, но и подробно, день за днем, восстанавливает ход первых сражений Великой Отечественной.

Руслан Сергеевич Иринархов

История / Образование и наука