Это было в Коканде

По окончании каждого номера старик Ачильбай выпускал младшего ученика. Румяный юноша, проходя по рядам, собирал деньги в шелковую тюбетейку. Когда гости говорили ему нежные слова, он кокетливо улыбался.

Иргаш блаженствовал. Он чувствовал себя богачом и властителем. Деловую часть программы он решил отложить на следующий день. Но Джемс спешил. Не дожидаясь конца спектакля, он шепнул Иргашу:

- Скоро это кончится? Я намерен уехать отсюда рано утром.

- Так нельзя, - сказал Иргаш, нахмурившись. Гость был невежлив, и это ему не понравилось. - Я отпущу тебя, когда можно будет. Я отвечаю за твою жизнь.

- За мою жизнь отвечает советская власть, а не ты, - сказал Джемс.

Иргаш посмотрел на своего гостя с удивлением, он не знал, что Джемс перешел советскую границу совершенно легально, через пограничный пункт, получив разрешение по афганскому паспорту как специалист-охотник. В документах значилось, что цель его поездки - охота на тигров в тугаях** на Аму-Дарье. Из конспиративных соображений Джемс скрыл это.

"Он дурачит меня. Он обходится со мной как с дикарем", - подумал Иргаш, вставая.

Джемс понял, что и курбаши чем-то недоволен, как и Зайченко, но ему лень было исправлять свою ошибку. "В конце концов, какая ошибка? - подумал он. - Эти лилипуты-феодалы, эти косматые предатели из среды белых царских офицеров должны прислушиваться ко мне, а не я к ним".

Спектакль еще продолжался, когда Иргаш, Зайченко и Джемс покинули двор.

15

Зайченко жил в войлочном шатре, который назывался кибиткой. Там и назначили заседание. Иргаш, Зайченко и Джемс пошли по дороге, проложенной к ставке.

По случаю съезда гостей кишлак был переполнен.

Лошади приезжих гостей стояли как попало, где придется: одни у коновязей, другие возле кольев, третьи были просто стреножены, четвертые притянуты попарно головами к седлам. Тут же сновали басмачи. Некоторые из них, получив за обедом водку, перепились и теперь ругались друг с другом. Где-то перестреливались из револьверов. У чайханы дрались мальчишки. Наскакивали друг на друга большие лохматые собаки. Женщины, жившие в кишлаке, бранились между собой. Согласно обычаю, женщинам и собакам швырялись остатки пищи, поэтому как те, так и другие всегда были полуголодные.

Иргаш шел молча, точно он не слышал ни шума, ни визга, ни криков. Искоса наблюдая за Джемсом, он спросил Зайченко:

- Кто сегодня отвечает за порядок в стане?

- Насыров, - сообщил Зайченко.

- Позови его!

Зайченко приказал шедшему за ним ординарцу позвать Насырова. Сквозь толпу, точно пароль, пронесся крик: "Насыров, Насыров!"

Когда они подошли к черной войлочной, перетянутой белыми лентами куполообразной кибитке, Иргаш вытянулся и, не подымая глаз, сохраняя величественный вид, сказал Джемсу:

- Прошу извинить, если в нашем лагере мы встречаем знаменитого гостя не так, как подобает! - Затем Иргаш распахнул полог.

Джемс кивнул в ответ и первый вошел в кибитку.

Кроме стола, в ней помещались два табурета и походная раздвижная койка. Свеча стояла в бутылке. На койке лежали бинокль, пачка топографических карт и коробки револьверных патронов.

Взяв табурет, Джемс сел первым, не дожидаясь приглашения. Зайченко поймал усмешку Иргаша и очистил для него койку. Но Иргаш остался стоять, приложив правую руку к груди.

- Вы получили оружие? - спросил Джемс по-узбекски, обращаясь к Иргашу.

Иргаш молча склонил голову.

- Сколько?

- Через Памир вы перебросили нам сорок вьюков. Это все.

- Это стоит денег. Как вы думаете? - сказал Джемс.

Иргаш пожал плечами.

- Что же вами сделано?

Самолюбивый Иргаш взглянул на Зайченко и оставил кибитку. С него спрашивали отчет? Он не мог вынести этого.

Зайченко, кликнув своего ординарца Усмана, послал его в канцелярию за отчетом.

16

Походная канцелярия была заведена Зайченко еще в 1919 году, когда Иргаш объявил себя главнокомандующим всех кокандских басмаческих отрядов. Каждый вечер после занятий она вьючилась. Все ее имущество, пишущая машинка, бумаги аккуратно складывались в курджуны. На всякий случай канцелярия всегда была готова к перекочевке.

Сейчас она помещалась в маленькой сакле, стоявшей рядом с кибиткой Зайченко. Там работали двое: писец-узбек и заведующий, Иван Иванович Белуха, бывший счетовод термезской таможни, попавшийся на контрабанде и сбежавший от наказания.

Иван Иванович спешно готовил отчет. Он устал, замучился, и на его бабьем лице, с такими мелкими и неприметными чертами, как будто оно было выглажено утюгом, появилась испарина. Ему было жарко. Он скинул с плеч свой полосатый туркменский халат.

- Сожжено урожаю пшеницы... кукурузы и прочего на сумму... Также посевов хлопка... Также хлопка... тысяч пудов на сумму... - бормотал Иван Иванович, стараясь не спутаться, так как он одновременно работал и на счетах и на пишущей машинке. - Испорчено телефонного, телеграфного и прочего имущества связи на... Разрушено ирригационных сооружений протяжением... Вырезано скота... Угнано скота... голов... мелкого, крупного...

Версты, головы и рубли мелькали у него перед глазами. Он торопился, был голоден. У него сосало под ложечкой и накапливалась во рту слюна.