Это было в Краснодоне

Каждое утро Соликовский чинно направлялся в серый барак, бросая по сторонам свирепые взгляды и помахивая ремённой плетью, с которой теперь никогда не расставался. К его приходу вся полицейская команда, состоявшая в основном из его старых дружков — завсегдатаев краснодонских пивных, — уже выстраивалась во дворе. Начальник полиции быстро проводил перекличку, читал по бумажке, присланной из жандармерии, где нужно установить охрану, назначал патрульных. Потом вместе с Захаровым совершал обход арестованных.

В полиции их было много — большая часть барака, отведённая под камеры, была забита до отказа. Стоило кому–нибудь вслух пожаловаться на дороговизну продуктов или косо взглянуть на новоявленных блюстителей порядка, его тотчас волокли в полицию.

После обхода камер Соликовский усаживался за письменный стол у себя в кабинете, шелестел бумагами, перекладывая их с места на место, затем запирал дверь на ключ, строго взглядывал на свободных от патрулирования полицаев, которые играли в дежурке в карты: «Смотрите тут у меня!» — и отправлялся к своему закадычному приятелю Федору Почепцову. Перед войной Федор торговал в ларьке пивом, там и познакомился с ним Соликовский. Когда в городе стали хозяйничать гитлеровцы, Почепцов выхлопотал разрешение открыть собственный ресторан. Здесь, в небольшой грязной халупе с многообещающей вывеской «Зайди, голубчик!», и проводил остаток дня начальник полиции. К ночи его, вдребезги пьяного, любезно доставлял домой сам хозяин ресторана.

…Сегодня начальнику полиции пришлось задержаться в своём кабинете дольше, чем обычно. Гауптвахтмейстер Зонс приказал представить в. жандармерию сводку о количестве арестованных с указанием причин ареста. Ни Соликовский, ни кто–либо другой из работников полиции понятия не имел о том, как надо оформлять документы. В полиции была одна единственная книга бухгалтерского учёта, которую шутки ради приволок как–то один из полицейских. В эту книгу Захаров приказал записывать подряд всех, кого приводили в полицию.

Толстым, словно обрубок, волосатым пальцем Соликовский медленно водил по засаленным страницам, натужно шевелил губами. От непривычной работы лоб его покрылся испариной. Черт их разберёт, эти каракули!

Соликовский сердито бросил книгу на стол и, приоткрыв дверь, гаркнул так, что стоявший у входа полицай испуганно присел:

— Захаров!

На ходу дожёвывая кусок домашнего пирога, следователь по уголовным делам не спеша подошёл к Соликовскому.

— Чего тебе?

— Какой дурак писал в этой книге? Нацарапал, подлец, как курица лапой. Вот, читай…

Соликовский указал пальцем на развёрнутую страницу. Захаров вытер замасленный рот рукавом гимнастёрки, наклонился к столу:

— Сейчас разберёмся… Так, Мар–чик–ва… — по складам прочитал он. — Постой, кто же это – Mapчиква?

Он долго соображал что–то, потом захохотал во все горло.

— Тьфу, черт! Так ведь это Марченкова! Ну да! Понимаешь, деваха тут одна попалась мне на глаза. У-у, злая — не подступись! А какая краля, я тебе скажу…

— Да погоди ты с кралей! Сейчас где она?

— Гм, сейчас? — Захаров поморщился. — Выпустил… Высек хорошенько плетью и выпустил. Чего же её без толку держать? Да тебе зачем она?

— То–то зачем. Зонс требует сведений, сколько у нас арестованных, за что посадили. Надо, говорит, расчистить камеры…

— Ну, это мы мигом. Дай–ка сюда этот талмуд…

Захаров придвинул к столу табуретку, взял карандаш, быстро застрочил им по бумаге. Через несколько минут он протянул Соликовскому исписанный листок.

— Вот, готово. Фриц, он, знаешь, порядок любит. Ему надо все в точности знать. А мы ему и покажем: во вверенном нам городе полное спокойствие, все сыты и довольны. А посему в полиции на сегодняшний день имеется в наличии семнадцать задержанных, из них двенадцать — по причине нетрезвого состояния, остальные пять — за торговлю недозволенными товарами, как–то самогоном. Фамилии арестованных имеются, мера пресечения указана. Подписывай, начальник! Сводка нормальная, показывает, что в городе наступила райская жизнь. Вот увидишь — об этом ещё и в газетке пропечатают, xa–xa–xa!

Неожиданно распахнулась дверь. Соликовский повернулся и… замер. Прямо на него шёл франтоватый, невысокого роста офицер Красной Армии в суконной гимнастёрке с чёрными обшитыми золотом петлицами, артиллерийской фуражке и щегольских хромовых сапогах.

Офицер подошёл к Соликовскому, лихо отдал честь и отрапортовал:

— Подтынный! Явился в ваше распоряжение.

Только теперь Соликовский увидел, что у офицера не было никаких знаков различия. На петлицах остались лишь тёмные квадраты от лейтенантских «кубарей», вместо звёздочки на чёрном околышке фуражки виднелась аккуратно заштопанная дырочка.

Чувствуя, как кровь понемногу снова приливает к сердцу, Соликовский перевёл дух.

— Тьфу, черт… Откуда ты такой взялся?

Подтынный неловко замялся.

— Да так… издалека. Одним словом, с той стороны…

Соликовский понимающе хмыкнул: