Это - Гана

Мекса понемногу оживляется. Он пропел уже все псалмы, чист перед богом и теперь интересуется нами. Ему приходилось ездить с русскими специалистами, с сельскохозяйственниками, и у «его свое собственное, очень благоприятное мнение о русских.

— Я ничего не чувствую с русскими, — рассуждает он, не отрывая глаз от дороги впереди, — Вот я сталкивался с англичанами. Много сталкивался. И все время чувствовал, что я не такой. И даже сейчас, когда англичане делают вид, что я такой же, я знаю, что я все равно не такой. А с русскими я не чувствую. Они не делают вида, что я такой же, как они. Русские знают, что я такой же.

Путь дальний, дорога прямая, и за несколько часов ее мы немало узнаем о Менсе. Потом мы не раз еще беседовали с ним и в Тамале и в Болгатанге. В общем, мы познакомились с этим интересным человеком. Менса — очень современный африканец, его не переместить в другое время. Он один из тех, на которых опирается Народная партия Конвента Ганы.

Менса много где побывал, многое повидал, но остался ганцем. Я говорю это потому, что все-таки не раз приходилось встречать ганцев, которые, поездив по разным странам, получив образование в Англии, потеряли национальные черты. Причем потеряли с готовностью. С самого отъезда (а иногда и вовсе не уезжая из страны) они задавались целью стать как европейцы. В результате не становились таковыми, а национальные ганские черты теряли. Это характерно не только для Ганы, но и для других бывших колоний. Таким людям англичане не ставили никаких преград. Наоборот, в интересах колонизаторов было создавать подобные компрадорские прослойки. Перебежчикам давали на откуп те местечки, которые специально берегли для «туземцев». До сих пор в Индии и Бирме с недоверием и часто с презрением относятся к людям, которых называют Ай Си Эс — индиан сивил сэрвис. Это те индийцы или бирманцы, которые, обангличанившись, получали за это в несколько раз больше денег и благ, чем любой другой индиец или бирманец, будь он даже семи пядей во лбу.

Сейчас таких людей становится все меньше и меньше. Ведь теперь такой камуфляж не приносит выгоды.

Но Менса, повидавший куда больше многих европеизированных соотечественников, остался прежним человеком. Он не отталкивал от себя увиденное, не закрывал глаз, но не перестал быть ганцем до мозга костей.

Вот и сейчас он вспоминает о том, как воевал в Бирме с японцами, а с итальянцами в Ливии…

— …Сколько я в армии был? Восемь лет. В западноафриканском полку. И никто не скажет, что мы плохо воевали. Я к концу войны стал сержантом. Мог бы стать и офицером, если бы не был черным. У меня несколько медалей. Я их не надеваю после демонстрации у дворца губернатора. Зачем носить английские медали? Ведь мы думали, что не зря воевали с фашистами. И вдруг в нас стреляют те, с кем в Бирме мы были рядом…

Менса вспомнил первые послевоенные годы. Тогда вернулись с фронтов солдаты, вернулись новыми людьми. За годы войны они поняли, что в бою совсем неважен цвет кожи и что черный солдат бывает ближе белому, чем белый же офицер. Солдаты узнали, что воюют с фашизмом, воюют за светлое будущее всех людей. Они узнали, что есть на земле много стран и есть одна, которую называют — Советский Союз.

Они пришли домой с полной уверенностью в близости перемен. Разве не за это они сражались? И вдруг оказалось, что англичане, сидящие в контоpax и управлениях, англичане, присылающие приказы и распоряжения из Лондона, не поняли изменений, происшедших в Африке. Ведь дело было не только в солдатах, вернувшихся с фронта. И рабочие в порту и на приисках, и крестьяне, и студенты, и учителя тоже многое поняли за последние годы.

— Какая может быть независимость? Вам до нее ра-сти и расти, — рассуждали англичане.

Как будто независимость выдается к совершеннолетию словно конфетка за хорошее поведение.

Но уже организуются первые национальные партии, первые забастовки охватывают порты и фабрики. Популярный молодой трибун Кваме Нкрума выступает с требованием независимости. Теперь уже не так просто сказать африканцам — ша! Они не слушают. Они все больше разбираются в действительном положении. Происходят совершенно непонятные английскому чиновнику вещи. Когда арестовывают Нкруму за его журналистскую деятельность, направленную на освобождение страны, мамми, базарные торговки, которым, казалось бы, плевать на политику, собирают триста фунтов стерлингов залога за арестованного.

И вот в те дни 1948 года и происходят трагические события, после которых Менса перестал носить свои медали.