Это идиотское занятие – думать

Вы понимаете, какую огромную ответственность берете на себя, обещая человеку передать сердечный привет другому лицу? Если вы не встретите указанное лицо, сбросите ли вы с себя бремя сердечного привета, передав его третьему лицу? Даже если оно не знакомо с первым человеком? Разрешает ли закон ему принять этот привет? Разрешает ли закон передавать привет дальше? Например, за границу? В какую форму следует облечь сердечный привет при передаче, когда его получает указанный адресат или некто третий? Можно обнять или, допустим, поцеловать его при этом? А что, если он гей?

Тут я не столько раскрывал конкретную тему, сколько играл с формой, но голова у меня уже работала иначе. После своей первой метаморфозы я открыл чудесную возможность обращаться к зрителям напрямую, не прячась за придуманным образом, довериться им, показать, какой я на самом деле, делиться своими соображениями, стать их другом.

Изменилась и моя мотивация. Я хотел рассказывать людям о мире, в котором мы живем, точнее о том, каким я его вижу. Логически – или вроде бы логически – убедить их, что моя картина мира верна. Шаг за шагом вести их туда, куда я считал нужным.

Был у меня длинный монолог «Спорт». Он тоже не преследовал никаких социальных или политических целей (всему свое время), но его отличала новая интонация, новая манера – решительная и убедительная. Он касался близкой мне темы, все чаще мелькавшей в моих записях: темы насилия.

А начиналось все с предложения, как поднять на новый уровень основные виды спорта, гарантировав спортсменам серьезные травмы: в футболе на поле должна выходить команда из сорока пяти человек в полном составе и играть так до конца, а травмированных следовало бросать там же, на поле. В бейсболе, если питчер попадает мячом в баттера и его удаляют из игры, пусть отправляется на внешнее поле, хаотично усеянное минами. В баскетболе время для броска нужно сократить до двух секунд, а за каждый мяч, попавший в корзину рикошетом от головы другого игрока, давать по двадцать пять очков.

Я доказывал, что большинство видов спорта – это и не спорт вовсе. Брал некое общепринятое мнение, выворачивал его наизнанку и логически обосновывал свой тезис.

Возьмем плавание – это просто способ не утонуть, какой же это спорт? Если бы не обувь напрокат, спортом можно было бы считать боулинг, но увы. Что касается тенниса, то это всего лишь пинг-понг, только игроки стоят на столе. Есть еще гольф. И дело не в том, что гольф трудно назвать спортом, а в бессмысленности самого процесса: бьешь по мячу клюшкой, потом топаешь за ним, потом снова бьешь. Смотреть, как трахаются мухи, и то интереснее.

Чем голосистее культура, тем громче приходится заявлять о себе, чтобы вас услышали в этом шуме. Я осознал, что нужно усилить свое присутствие, а значит, доводить до блеска метафоры, образы, фразы и темы, чтобы привлекать и удерживать внимание людей.

Была еще одна причина поднажать. В 80-е начался настоящий комедийный бум. То и дело приходилось слышать, что появился новый классный парень или девушка. Случалось, я внутренне напрягался, тут ведь никогда не угадаешь. Это как с перестрелками на Диком Западе. Кто этот новенький? А что, если он шустрее меня? У нас на районе я большая шишка, по крайней мере одна из них. Так что они все дышат мне в спину. Но конкуренции я никогда не боялся. Они постоянно приходят и уходят, поэтому обычно я не спешил бежать и разнюхивать. В отличие от некоторых, я не зацикливался на выяснении, кто лучше. Однако, если кто-то начинает выбиваться из стаи стендаперов, не мешает к нему присмотреться.

Далее возможны три варианта. Первый: мне это НИЧЕМ НЕ УГРОЖАЕТ! Он мне не конкурент. Второй: очень хороший парень. Но играет не на моем поле. Поэтому он тоже мне НИЧЕМ НЕ УГРОЖАЕТ!

Или третий: ОГО!

Сэм Кинисон[244] был таким «ОГО!».

Когда во второй половине 80-х он начал набирать популярность, помню, я сказал себе: надо активизироваться. Этот ублюдок дает жару! У него полно идей. Полно энергии. И он работает на моем поле. На моем, без вариантов.