Немного не улавливаю, к чему она клонит. Мозг у Джеммы работает не так, как у большинства людей. Она перескакивает с мысли на мысль, как люди переключают радиостанции, слушая разные песни, пока не найдут ту, что соответствует настроению.
Слова и образы, точно мозаика из красивых завораживающих мыслей, вылетают изо рта, как воздух. Она вдруг начинает разговор, закончившийся два дня назад, или рассказывает о книге, которую прочитала три года назад, или говорит о шиншиллах.
— Так.
— Ты никогда не задумывался: может, это мы?
Я улыбаюсь. Сколько раз я воображал себя океаном?
— По-твоему, мы вода?
Джемма садится. Соленый ветер, дующий с воды, треплет волосы. Она давит рукой мне на грудь, пытается уложить меня на песок. Сил помешать хватит, но не хочется. Я охотно опускаюсь на спину, а она с улыбкой забирается на меня.
Тонким, как дым, голосом она говорит:
— Возможно, с этого все начинается. Возможно, вначале мы всего лишь огромное пустое море под открытым небом.
Джемма давит ладонями на живот, тянет за низ футболки. Она наклоняется так, что трется о меня грудью, а губами почти касается шеи.
— Со временем что-то меняется, и внутри себя мы создаем континенты. — Она ведет пальцами от пупка до груди. — Появляются каньоны, пустыни, леса, пляжи и все те места, где можно жить.
Я резко втягиваю воздух, когда Джемма касается груди чуть выше сердца и целует меня под ухом. Потом она поворачивает голову так, что макушка оказывается под моим подбородком, и говорит:
— Чаще всего мы на безопасной земле, но порой нас затягивает в море. Что, по-твоему, тогда случается?
Вспоминаю то, чем мы сегодня поделились друг с другом. Думаю о Джемме и о себе. Моя внутренняя география меняется, начала меняться с момента нашего знакомства — может, даже раньше.
Думаю о континентах, которые мы создаем, о сухопутных мостах, тянущихся от ее пальцев к моим пальцам, о долинах и горах, образованных губами и словами.
Беру ее лицо в ладони и привлекаю к себе. Накрываю ее губы, приоткрываю рот и вбираю ее дыхание.
— Приходится плыть.
Минута проходит в молчании.
— А если плохо плаваешь? — сквозь низкий гул волн шепчет она.
С минуту я размышляю.
— Тогда лети.
— Джемма? — слышу я сквозь прозрачную пелену неглубокого сна и приоткрываю глаз.
Мы с Лэндоном лежим в кровати лицом к лицу. Мы так близко друг к другу, что я замечаю, как сердце ровно бьется в груди. При каждом его выдохе я чувствую дыхание на губах.
На бедре лежит теплая рука. Голые ноги переплетены. Ногтями он осторожно царапает лодыжку и внимательно смотрит мне в глаза.
— Да? — лениво бормочу я.
С минуту Лэндон молчит. Медленно, словно ему больно, он проводит кончиком пальца по моим бровям.
— Твои желания не изменились?
«Мои желания?»
— О чем ты? — шмыгаю я носом и вытягиваю ноги.
— Никаких обязательств, никаких сожалений, — шепчет он.
Я полностью открываю глаза и сквозь легкий туман вижу, что в другом конце комнаты работает телевизор, внизу экрана бегут титры. Очки сбились. Мы смотрели документальный фильм о «Флитвуд Мэк», и я, видимо, уснула, как раз когда группа пошла в студию записывать второй альбом.
Спальня окрашена в серебристо-синий цвет, свет уличного фонаря льется сквозь шторы, потолок и двери шкафа оплетены тенями.
— Ты хочешь только секса? Без ожиданий? Без обещаний?
Я этого хочу? Я когда-нибудь этого хотела?
Столько всего случилось с тех пор, как мы познакомились. Я на пределе, но еще я счастлива. Не хочу это терять.
Я сглатываю и прикладываю руку к барабанящему сердцу.
— Не знаю. Возможно.
Возможно? После того, что случилось сегодня, я отвечаю грандиозным «возможно»?
Каждая клеточка души разочарованно визжит.
Я надеюсь, что Лэндон продолжит разговор и я все объясню. Но не судьба. Кончиками пальцев он дотрагивается до моего лица.
— Ладно. — Он откатывается от меня и хрипит: — Еще очень рано.
Да?
В груди болит. Глаза застилают слезы. Да что со мной такое? Говори, идиотка!
Хочется отмотать время назад и начать с нуля. Сделать все как следует. Сказать, что я боюсь снова стать девушкой, которая слепо доверяет, а потом ей разбивают сердце. Признаться, что я словно застыла, сомнения и нерешительность оплели меня в колючий кокон.
Старайся, но не переусердствуй.
Иди, но не далеко.
Прыгай, но с парашютом, чтобы не разбиться.
Вот это и есть жизнь? Существует какая-то секретная формула? Или каждый поворот, каждый выбор преграждает мешанина из правильного и неправильного, неприкрытых обид и счастья, риска и блестящих перспектив?
Сегодня я просила Лэндона быть честным, но при первой же возможности доказать, что я тоже честна, я умудрилась все испортить.
Вытираю глаза и шмыгаю носом.
— Тише, тише, — шепчет Лэндон, заметив мои слезы. — Не стоило этого говорить. Не надо было вообще поднимать эту тему.
— Нет… — я хватаю ртом воздух, — я запуталась.
Я правда запуталась. Я рыдаю и веду себя как ненормальная. Это смехотворно.
— Не надо, — тихо отвечает он и целует меня в нос. — Все хорошо. Легко и просто, помнишь?
Я давлюсь смехом. Ага, как же. Мы оба в курсе, что мы давно преодолели этот рубеж.